Первая смена
Шрифт:
— Здравствуйте. Нам сказали идти в ваш отряд.
Сергей пристально посмотрел в серые открытые глаза мальчишки. И, подавив желание рассмотреть его получше, ответил:
— Здравствуйте, ребята! — и, показывая на палатку, пригласил: — Заходите.
ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ
«Вчера закончился заезд. В отряде тридцать пять человек: На вечернем сборе знакомились. Рассказывали о своих делах, но охотнее всего о тех местах, откуда приехали. Ребята слушали очень внимательно, с интересом. Так слушали большинство. Но есть
Одни из них живые, озорные ребята. С ними будет трудно, но интересно, если только найдем общий язык. Со вторыми тоже будет трудно, да еще и неинтересно. Эти многого не могут, не умеют, всего боятся. Озорства от них не жди: они даже не знают, что это такое, но нарушений с их стороны бывает во сто раз больше. И не от желания напроказничать, а от неумения.
С одним таким уже было происшествие. Валерик Петушков не умеет убирать постель так, как это принято здесь. Натянул сверху одеяло, кое-как подоткнул его под матрац, кинул подушку и поспешил к выходу, надеясь, видимо; что никто не заметит его хитрости, а потом, когда все уйдут из палатки, попробуй разберись, чья это кровать: все новое, еще не примелькалось.
Беспорядок заметил Виталька. Настиг нарушителя, подтащил его к кровати. Чем бы это кончилось, неизвестно, если бы не вмешался Вилен.
Какая-то удивительная сила есть в этом, на первый взгляд обычном мальчугане. И самое интересное — что ее чувствуют и ребята. Сегодня, когда выбирали председателя совета отряда, за него голосовали все. Может быть, сказывается, что он значительно лучше их знает Артек и его порядки? Видимо, Павел многое ему рассказал.
Утром я стал невольным свидетелем Вилен…»
Сергей оторвался от дневника, взглянул в окно, где, чуть освещенные, легко дрожали узкие серебристые листочки маслин. В комнате он был один. Товарищи ушли куда-то после отбоя, и только Саша, принявший сегодня дежурство по лагерю, иногда заглядывал в комнату. Сергею идти было некуда, да и события первых дней требовали, чтобы он хоть немного в них разобрался. Вот хотя бы сегодняшнее утро. Правильно он поступил или нет.
Время перед подъемом самое трудное для вожатых. Еще только просыпаются цветы, ветерок лениво перебирает тяжелые листья магнолий, а уже надо вставать. Неодолимая жажда деятельности уже разбудила отряды, и сейчас, в ожидании сигнала подъема, в палатках сначала тихо, а потом все громче и громче начинаются разговоры.
— Виль, а Виль! А откуда ты все так про Артек знаешь? — поднимает с подушки голову сосед Вилена.
— А наш старший вожатый здесь работал. От него и знаю.
— Слухай, хлопче, а шо, до моря туточки никого не пускають?
— Как не пускают? Мы же вчера только на берег ходили.
— Та я не про то. То ж уси разом. А я про то пытаю, шоб одному, як схотив, так и пишов.
— Тоже захотел! Строжайшее нарушение порядка! В два счета можно вылететь «до дому, до хаты».
— Ну?
— Точно, Павел говорил, ни за что так не наказывают, как за это.
Вилен сбрасывает одеяло, спускает ноги на пол, оглядывается. Со всех кроватей смотрят на него внимательные глаза. И он, поудобнее устроившись на кровати, продолжает знакомить ребят с порядками в лагере.
А Сергей тем временем стоял за кустом туи и мучительно думал, как поступить. По всем правилам он, конечно, должен был вмешаться, нанести порядок, установить тишину, ведь еще не было сигнала, и в то же время он понимал, что такой разговор очень нужен ребятам, очень нужен для авторитета Вилена, председателя. И такое ли уж это большое нарушение режима, если ребята все равно уже проснулись, и глупо заставлять их спать, когда и он июни знают, что до подъема осталось пять-семь минут. Но в то же время режим есть режим. Так как же все-таки поступить?
Из раздумий вывел его сигнал подъема. Все встало на свои места. Но вопрос — прав ли был он не вмешавшись? — остался. И вот сейчас, склонившись над дневником вожатого, он снова должен его решать. Теперь уже не для ребят, для себя, чтобы знать, как поступить завтра, послезавтра, в любой другой день…
А над морем, над Аю-Дагом, над Артеком плыла ночь…
ПЕРВОЕ ДЕЖУРСТВО
— Товарищ дежурный по лагерю! Лагерь в количестве 6 отрядов, 208 пионеров сдал. В строю 206, двое в изоляторе. Вожатый второго отряда Ивакин.
— Лагерь принял! Вольно!
Саша повернулся к строю, и Сергей впервые стал на целые сутки ответственным за отдых ребят, работу вожатых, врачей, поваров…
Он смотрел с трибуны на ребят, на вожатых, замерших перед строем отрядов, и ему вдруг стало страшно. Страшно, что он чего-то не заметит, забудет, упустит.
В напряженной тишине прошли секунды, показавшиеся ему часами; уже Саша, печатая шаг, прошел к своему отряду, а Сергей все молчал.
— Команду, — тихо подсказал Борис Михайлович. — Вы же знаете.
— Лагерь! — каким-то зазвеневшим голосом скомандовал новый дежурный. И увидел, как подтянулись ребята, как выровняли флажки флаговые. — Смирно! Отряды нале-напра-во! С линейки шагом марш!
Ударили барабаны, подхватили горнисты, Костя заиграл марш, и, разворачиваясь навстречу друг другу, отряды пошли к своим палаткам.
Дежурный должен уже сейчас, с вечера, пройти все отряды. И хотя сидят в палатках вожатые, но ведь сегодня ты отвечаешь не только за то, как уснут ребята в твоем третьем отряде, но и у Василия в первом, и у Алексея в пятом, и у Гали в шестом. Иди по рядам между палатками, в свой загляни только мельком, это им испытание, они сегодня ложатся одни, без тебя, ты отвечаешь сегодня за всех.
А утром тебя разбудят первым и целый день потом будут звать то в медпункт, то на пляж, то в столовую…
— Сергей! Сергей! Да проснись же наконец!
Сергей с трудом открывает глаза и первое, что видит, — улыбающееся лицо медсестры Лиды.
— Сережка! Ты что, забыл? Ты — дежурный! Девчата уже пошли, а я тебя никак не разбужу! Скорей вставай!
…Линейка… Рапорты… Вспыхнул над мачтой флаг, дрогнул, распрямился. Начат твой день, Сергей!
— Вы все помните, Сергей, — Борис Михайлович догоняет вожатого на подъеме к столовой. — Сегодня очень четко надо провести первый выход ребят на купание. Вы спасательную лодку вызвали?