Первая степень
Шрифт:
Я кивнул. Билли, он жил в Питсбурге, в прошлом году приезжал навестить Сэма.
– Знаешь, он тяжело болен.
Я не знал об этом, но кивнул, и Сэм продолжал:
– Сначала он сам не догадывался, а потом стал худеть, да еще постоянное ощущение слабости.
– И сильно он похудел? – спросил я.
– Я-то считал, что фунтов на пять или десять, около того. Мы созваниваемся несколько раз в неделю, и у него совершенно больной голос, но он говорит лишь, что чувствует себя как-то не очень. Вот как он это называет – «не очень». – Сэм грустно покачал головой.
Мне показалось, что
– Ну, а в эти выходные я ездил туда на день рождения матери, – продолжал он. – Я спросил, где же Билли. А мама сказала, что он наверху, в своей комнате, и он неважно себя чувствует. Еще одно «неважно», представляешь? Ну я и пошел к нему наверх… черт, я не забуду этого до конца своей жизни.
– Чего? – спросил я, чувствуя беду.
Он сделал над собой усилие, прежде чем продолжить.
– Билли… он как будто тает. Прямо у меня на глазах. Он был крупным парнем, помнишь? Что-то около ста девяноста фунтов. Знаешь, сколько он сейчас весит? Сто пятнадцать фунтов. Сто пятнадцать! Он превратился в скелет, обтянутый кожей, которому недолго осталось ждать конца.
Я покачал головой – мне было нечего сказать.
– Я всего лишь бросил на него взгляд и чуть с ума не сошел, понимаешь? Все эти месяцы он лгал мне – не говорил, насколько ему плохо на самом деле. Я был так потрясен, что мне хотелось просто сбежать оттуда и никогда не возвращаться.
– И что же ты сделал?
Он пожал плечами.
– А что я мог? Билли – кожа да кости… а я все думал: «Ему не может быть очень плохо, он же мой брат».
Тут Сэм заржал, довольный тем, как разыграл меня. Да уж, он вывел игру на новый уровень. Даже тот факт, что он только что придумал своему родному брату смертельную болезнь, не умерил его веселья.
Я побыл у него еще немного, но, что бы я ни говорил, мне не удавалось стереть торжествующую ухмылку с его лица, и меня это начинало раздражать. Я отправился обратно к себе, предпочитая общество игнорирующей меня Эдны.
Но когда я вернулся, Эдна была не одна. Посетитель, ростом примерно шесть футов два дюйма, с короткими черными волосами, зачесанными назад, был одет в кожаную куртку, которая, вне всяких сомнений, стоила больше, чем нужно было для спасения семьи гватемальских выдр. Он пытался изображать важную шишку и на Эдну явно произвел впечатление. Она даже отложила свой кроссворд и принесла ему чашку кофе. Со стороны Эдны это означало безмерную преданность.
– Эндрю, это Джеффри Стайнз. Мистер Стайнз, Эндрю Карпентер.
Эдна почти никогда не называла меня Эндрю, и это было из ряда вон. Хотя, видимо, она пыталась продемонстрировать высший класс.
Стайнз улыбнулся и протянул руку.
– Приятно познакомиться.
Я пожал ему руку.
– Мне тоже. Чем могу быть полезен?
– Вы могли бы быть мне полезны как юрист, – ответил он, продолжая улыбаться.
– Что ж, давайте обсудим, – сказал я и пригласил посетителя в кабинет.
Когда он вошел, я обернулся и увидел, что Эдна показывает мне поднятые большие пальцы, выражая свое одобрение и желание видеть его моим клиентом. Я закрыл за нами дверь, без сомнения, разозлив Эдну, но это ей в отместку за «Эндрю».
Большинство людей, которые
– Почему вы решили обратиться именно ко мне? – спросил я.
– Ну, вы же известный человек после дела Миллера. Хотя я слежу за вашей карьерой уже довольно давно, – сказал он.
Я был озадачен и почувствовал неясную тревогу.
– А что вас заставило следить за моей карьерой?
Он снова самоуверенно улыбнулся.
– Я знал, что могу оказаться в такой ситуации, как сейчас.
Прежде чем мы обсудили, о какой именно ситуации идет речь, я просветил его насчет некоторых основных моментов найма адвоката. В том числе и стандартного соглашения с нанимателем, которое Эдна подготовила, а Стайнз подписал. Хотя такое соглашение и не гарантировало, что я соглашусь заниматься делом Стайнза, оно, однако, устанавливало рамки нашего взаимодействия и позволяло Стайнзу обсуждать со мной причины, по которым ему нужен адвокат, не опасаясь огласки.
Все это заняло около десяти минут, по окончании которых Стайнз с технической точки зрения считался моим клиентом, хотя пока что только в рамках данного разговора. Я решу, браться ли за его дело, когда услышу, в чем оно состоит.
– Ну, – сказал я, – теперь прошу рассказать, что заставило вас обратиться к моим услугам.
– Есть маленький, но верный шанс, что я буду обвинен в преступлении, – сказал он таким тоном, будто это его совершенно не касалось.
– Что-то серьезное?
Он снова улыбнулся, на сей раз гораздо снисходительнее, чем прежде.
– Да, довольно серьезное.
– А конкретно?
– Убийство Алекса Дорси.
Вряд ли мне удалось сохранить невозмутимость.
– Вами интересовалась полиция? – спросил я.
– Нет.
– Но у вас есть информация, которая заставляет вас полагать, что они собираются вами заинтересоваться?
– Нет.
– Тогда почему же вы думаете, что вы под подозрением?
Еще одна улыбка, теперь не такая широкая.
– Не думаю, что меня подозревают. Но когда я убивал его, на мою одежду попало несколько капель его крови. Я выбросил и одежду и нож в какие-то кусты за стадионом Хинчклифф. Надо было выбросить их в водопад, но я торопился, вы понимаете.
Стадион Хинчклифф – это большое бейсбольное поле, в прошлом база юношеской лиги, и он находится прямо около водопада Пассайк, одного из крупнейших водопадов страны. Если бы Стайнз выбросил улики в водопад, их бы никто никогда не нашел.
– Дорси был убит не за стадионом Хинчклифф, – заметил я.
Он улыбнулся.
– Не путайте место, где было найдено тело, с местом, где он был убит. Его нашли на складе на бульваре Маклина.
Я уже почти решил, что откажусь от этого дела, но по какой-то причине – может, из-за нездорового любопытства – продолжал расспрашивать его: