Первая Ведогонь
Шрифт:
Однако, постоянно думать и решать заново те задачи, которые хорошо решены однажды, невыгодно. Кое-что стоит принять как данность, чтобы высвободить способность думать для решения еще не решенных задач. И разум запоминает удачные решения, закрепляя входящие в них последовательности истот в виде длинных цепей образов, именуемых Образцами.
Вот так рождается мышление.
Мазыки говорили об этом так. Мир-природа — непредсказуем и изменчив. В нем трудно в чем-то быть уверенным раз и навсегда, потому что
Возможность не думать, а знать и помнить готовые решения приходит лишь с появлением общества. Когда общественные договоры в виде правил поведения и нравов берут на себя управление поведением членов общества, люди, внутри хотя бы круга своих, становятся предсказуемы. Вот тогда появляется возможность закрепить какие-то ожидания в виде образов постоянно повторяющихся действий.
В силу этого рождается то, что делает нас едиными и способными легче выживать, то, что нас, то есть множество Я, сливает в МЫ — Мышление. Мыслить — это слить мы в общество своих.
Рождение мышления было величайшей революцией на этой планете, поскольку позволило высвободить огромные объемы разума для решения задач вовне общества, то есть для покорения природы. В сущности, это и отразилось в Науке как мировоззрении.
Мышление оказывается и благословением и проклятием человека. Животные тоже разумны, но они плохо умеют мыслить. Они вынуждены думать и, значит, постоянно решать одни и те же мелкие задачи. В итоге не происходит научения, а значит, и качественных скачков в развитии.
Так что ни осуждать мышление, ни гордиться им не стоит. Мышление убивает жизнь. И в окружающем мире и во мне. Разум обеспечивает жизнь, поскольку он орудие выживания. Отказываться от мышления можно, но отказываться от плодов мышления неразумно. Как отказываться от электричества или компьютера.
Но если мы хотим познать и вернуть себя, нам придется вскрыть этот саркофаг из множественных слоев мышленческих цепей, которые укрыли наше существо и сделали сознание мутным и омертвелым. А заодно и вернуть ту силу, которая ушла из разума на поддержание всего этого хранилища сложной памяти.
По большому счету, мне все равно, будем ли мы считать, что это описание разума сделано Мазыками. Я говорю это потому, что для современного человека свойственно сильно сомневаться в том, что среди русских крестьян могли быть какие-то умные люди и что вообще в мире бывают мудрые старики, к тому же думающие лучше ученых. Поэтому можете считать, что это я делаю лично свое предположение о том, как устроены мои «мозги». Соответственно, и все слабости этого предположения я буду рассматривать как слабости моих построений.
Тем не менее, я дал рабочий образ, и нам теперь придется заново описать то, как работает наш разум днем и во сне. И особенно ценны ваши наблюдения за тем, как вы теряете и возвращаете его во время «возвращения из глубокого сна». В качестве заключения и одновременно исходной точки исследования, помещаю прекрасное описание этого явления, сделанное Балелью.
У меня такое пробуждение было на одном из семинаров. Когда я проснулась, то не было меня, не было знания и памяти о том, что я существую. Что есть этот мир, что я человек, а уж тем более, что идет семинар и что я могу открыть глаза. У меня не было никаких глаз и знаний об этом. Не было мыслей и образов.
Бывало и раньше, что просыпаешься и не знаешь, где ты находишься. Но продолжалось это обычно недолго, так как страх заставлял быстро-быстро найти опору и немедленно вспомнить, где ты и кто.
А в тот раз не было страха. И длилось это, как я потом поняла, какое-то продолжительное время. Хотя трудно сказать, потому что там времени не было.
Итак, меня не было (в привычном смысле), но что-то или кто-то все же был. Как точка осознавания. Или пребывания. И этот кто-то был начисто лишён памяти об этом мире.
Потом в этой глубине стали происходить какие-то колебания. Накапливаться беспокойство: как будто я, с окраины себя — подавала какие-то сигналы в середину себя. Потом началась тревога, а потом почти паника. И на меня стали бросаться образы. Это ощущалось именно так, что они на меня напрыгивают. И я вспоминаю этот мир. Целый обвал образов. И я вынырнула сюда. И поняла, что самое время было вернуться.
И что это беспокойство, которое волнами до меня доходило, как-то связано с опасностью. Как только я полностью вернулась — в комнату толпой зашли люди (вернулись с лекции). Они ощущались, как большая опасность. И я сразу превратилась в себя такую, которую я знаю и которую все знают.
Скоморох.
Глава 14. Как думает разум
Как вы помните, мы уже поставили перед собой задачу: собрать наблюдения того, как работает разум во сне, в сравнении с тем, как он работает днем. И обнаружили мы совершенно очевидную вещь: находясь во сне и думая там, мы ощущаем себя не только разумными, но и порой восхитительно разумными, даже гениальными. Правда, рассматривая свои ночные находки дневным разумом, мы потом чаще всего стыдимся сами себя…
Тем не менее, известные из истории случаи, когда поэты писали во сне стихи, а ученые совершали открытия, держат нас в убеждении, что эти открытия сноразума надо ценить, потому что среди них может попасться жемчужина, и мы продолжаем надеяться и внимательно просматриваем все, что нам снилось, проснувшись. И бежим делиться всеми необычными снами со своими близкими, в надежде, что несколько голов вместе вернее найдут в ночном откровении присутствие гения или гениальности.
Отсутствие «культуры сна», как сказали бы современные философы, не дает нам задуматься над тем, что случающиеся изредка действительные открытия и откровения случаются настолько изредка, что это вряд ли случайность. И говорит это о том, что в обычном сне ничего подобного невозможно. А те, кто совершал эти открытия, или кому были откровения, переходили для этого из обычного сна в Сны откровения. И неважно, что это такое, но мы должны дать этому явлению особое имя и изучать его особо. Тогда появляется надежда этому действительно научиться.