Первая версия
Шрифт:
Рука Кларка, прежде спокойно лежавшая на поверхности стола, изредка поглаживая гладкую, едва ли не зеркальную его поверхность, сжалась в кулак. В воздухе уже чувствовалась какая-то напряженность. Море было абсолютно спокойным, но буря, похоже, уже созрела. Здесь, на борту яхты.
— Но вы понимаете, — жестко перебил Макова Кларк, — что реализация нарисованного вами сценария приведет к повороту вспять? К новой эре конфронтации с Западом?
Кларк явно не нуждался в ответе на эти риторически звучащие для него вопросы. У него явно был
Вы же знаете, на Западе не любят Россию. И боятся ее. Я считаю, что не без оснований. Да-да. Именно так. Запад будет поддерживать только те силы в России и СНГ, которые выступают за обособленное развитие. Какое дело России до ее бывших колоний? Ей нужно самой выпутаться. Запад может пойти только на то, чтобы оказывать помощь каждой отдельно взятой стране бывшего СССР. Не для того столько сил было угрохано на развал этого монстра, чтобы теперь своими руками возрождать его вновь... Если вы уж тут все так хотите объединяться между собой, — усмехнулся Кларк, — то отведите роль объединителя какой-нибудь Украине или Казахстану. Но сами в это не суйтесь. Пусть они объединяют. России там делать нечего. России сейчас больше всего нужна сытная похлебка, а не главенствующая роль в мире, на которую она все еще наивно претендует.
Кларк не просто говорил, он — приказывал. Он поставил себя в этом жестком разговоре как бы выше всех и оттуда, со своего пьедестала чрезмерной уверенности в собственной силе и собственной власти, распоряжался, нимало не сомневаясь, что его «рекомендации» будут беспрекословно выполнены.
— Но ведь это крайне опасно, — резко возразил Маков. — Это обострит и без того сильнейший экономический кризис в бывших национальных республиках. Усилит в них напряженность. Разрыв же экономических связей и окончательный отказ от производственной кооперации могут обрести необратимый характер.
Кларк согласно кивал. Но рука его, сжатая в кулак, не расслаблялась. Он был похож на зверя, готового к прыжку.
— Это обострит не только проблемы, безработицы и сделает невозможным прекращение катастрофического падения производства, но и создаст крен в сторону жуткого национализма, что в конечном счете может привести к образованию полукриминальных тоталитарных образований! — Маков горячо взмахнул рукой, чуть не задев по лбу насупившегося Митирева.
Митирев и Трубин, давно отставившие свои бокалы с соком, напряженно молчали, наблюдая за развернувшимся поединком своего шефа и наглого американца.
Голос Макова стал резким и высоким. Он пристально смотрел в скептически улыбающиеся глаза Кларка:
— Усилится криминализация общества, права этнических меньшинств, в том числе и огромного русского населения, в республиках никак не будут защищены, массовые нарушения прав человека станут дополнительными дестабилизирующими факторами! Усилятся позиции исламских экстремистов в государствах с мусульманским населением. Эти страны вынуждены будут замкнуться на себе и волей-неволей должны будут подчиниться мощным центрам влияния извне, в первую очередь крупнейшим мусульманским государствам. Отношения их с Россией обострятся до немыслимого предела! России будут лишь припоминать старые обиды, настраивая собственное нищее население против нее и русских, обвиняя их во всех бедах!
— Вы не горячитесь, не горячитесь. Вы очень правильно трактуете возможное развитие событий, — успокаивающе поднял руку Кларк.
Он словно издевался над спаринг-партнером, словно заранее считал его побежденным. Мол, сиди на своем посту и не лезь в высокую политику. Не тебе, плебею, решать — вот что крылось за внешним спокойствием Кларка. Эта его невозмутимость и самоуверенность могла вывести из себя даже ангела. А Маков был далеко не ангелом — он был директором Службы внешней разведки.
Все эти вопросы — дело уже решенное. Россия сейчас имеет право только на то, чтобы выполнять прямые директивы Запада, которые в данном случае я и довожу до вашего сведения. Не вам решать. Все решено, — повторил Кларк, давая понять, что разговор окончен.
— Но как же! — с уже нескрываемой ненавистью вскричал Маков, вскакивая из-за стола.
Кларк тоже поднялся.
Они стояли друг против друга как два самых заклятых врага. Искры ненависти так и высекали их взгляды, которыми они обменивались между собой: самоуверенный высокий старик в тенниске и белых шортах и крепкий плотный, покрасневший от злобы Маков.
— Именно так, — сказал он жестко.
— Но это же война! Это объявление войны нашей стране! — Взбешенный, и уже не отдающий себе отчета, Маков схватил сумасшедшего старика Кларка за ворот рубашки и стал трясти, приговаривая: — Это же война, война!
Обезумевший Кларк вытащил из кармана пистолет. То же сделал его телохранитель-мулат, выскочивший из-за палубной надстройки на шум спора.
Прогремел выстрел. Мулат рухнул на пол.
Вторым выстрелом Митирев отправил на тот свет последнего знаменитого шпиона-индивидуала Владимира Бородкина, известного в кругах американского истеблишмента под именем Нормана Кларка.
О том, что была расстреляна и вся команда «Глории», Маков сообщить нам не посчитал должным. Так же как и об убийстве обнаружившего «Глорию» лейтенанта Сотникова. Скорее всего, он и в самом деле не придавал этому большого значения.
Я смотрел на него и думал: «Господи! Какие же люди пытаются решать судьбы России и мира! Какое потрясающее убожество при столь грандиозных амбициях!»
Ничего-то этот главный наш разведчик в Кларке так и не понял. Он не понял, что этот человек, долгие годы работавший на две самые крупные разведки мира, сменивший мантию евразийца на атлантическую, в конце концов стал служить только себе.
Кларк был словно бы отдельным государством на карте мира. Во всяком случае, таковым себя считал. Его менее всего заботила судьба России, Америки и всего мира.
Для него жизнь превратилась в бесконечную шахматную партию. Отдельные личности и даже целые народы были для него всего лишь пешками, а королями и ферзями он управлял не менее мастерски, чем простыми фигурами.