Первая версия
Шрифт:
Это были Марина и Люба. Подойдя ближе и заметив меня, они тотчас же растворились в пространстве. Я не удивился этому — я был рад.
Свет становился все ярче, но все же не напоминал солнечный, лунный, белый и бесстрастный. Наконец возникли звуки. Я слышал шуршание песка (все-таки шел я, оказывается, именно по песку), тонкий свист, отдаленно напоминающий плач ребенка. В конце концов раздался металлический скрежет, будто ветер раскачивал отставший от крыши железный лист...
Я проснулся.
В открытых дверях камеры стоял прапорщик-надзиратель, а за ним капитан. Прапорщик позвякивал ключами.
— Турецкий, на выход! — сказал прапорщик.
Капитан с улыбкой, как бы извиняющейся, вежливо кивнул мне:
— Вас сейчас освободят. Пройдемте, вас ждут у начальника тюрьмы.
Дверь камеры закрылась за моей спиной с тем же скрежетом, который и разбудил меня. Прапорщик, пропустив меня в бокс в конце коридора, вернул мне мои шнурки, ремень, часы и мои кровные рубли.
— Послушай, где у вас тут можно умыться? — спросил я прапорщика.
Он молча проводил меня в туалет, где я долго плескал в лицо холодную воду.
Все это время капитан ждал у решетчатой входной двери. Потом мы прошли через несколько постов, и на каждом перед нами открывалась подобная решетчатая дверь, затем закрывалась за нашими спинами, и только после этого нас пропускали в следующую.
По кабинету начальника никогда нельзя было бы догадаться, что это кабинет начальника тюрьмы. Слева у стены на низком широком столе располагался огромный аквариум. За письменным столом сидел полковник, а ближе ко мне, в кресле, подперев рукой голову, — Александра Ивановна Романова.
— Ну что, явился, архаровец? Убивец ты наш недоделанный! — Она явно была довольна видеть меня в добром здравии.
Я подумал, как хорошо, что я успел умыться — в кабинете было необычайно светло от яркого солнца.
— Александр Борисович, — сказал начальник тюрьмы, — вы свободны.
Казалось бы, я должен был ликовать: свободен! свободен! я свободен! Не об этом ли я вчера мечтал? Но радости почему-то не было.
Зато Александра Ивановна радовалась за двоих.
— Вот, — сказала она, обращаясь к начальнику тюрьмы, — у себя в МУРе, что ли, такой бассейн развести?
Она с интересом всматривалась в юрких блестящих рыбок, мелькающих между густыми зарослями водорослей, в бурые раковинки улиток, медленно продвигающиеся по стенкам аквариума.
— Да боюсь, мои муровские архаровцы под горячую руку эту дичь на закуску изведут, — вполне серьезно предположила она.
Начальник тюрьмы заулыбался.
У выхода из тюрьмы нас ждал роскошный белый «форд» с мигалкой на крыше.
— Гляди — подвозят, гляди — сажают. Разбудят утром, не петух прокукарекал, сержант подымет, как человека, — пропел я из Высоцкого.
— Ладно, шутник, слушай сюда.
Мы ехали в сторону Садового кольца.
— Я весь внимание, Александра Ивановна.
— Баландой тюремной еще не позавтракал?
— Бог миловал.
— Тогда мы с тобой сейчас куда-нибудь позавтракать заедем на свежем воздухе. Я тоже ничего не успела вовнутрь закинуть. Одного тут ездила освобождала. Вася! — обратилась она к шоферу. — Где тут поблизости перекусить можно?
— На Чистых прудах есть кафе на улице. Помните, гдё раньше был индийский ресторан? Так вот там рядом.
— Ну и дуй туда.
— Будет сделано, — откликнулся Вася.
Мы как раз пересекали Садовое кольцо.
Кафе оказалось не столько кафе, сколько просто киоском с тремя белыми пластмассовыми столиками около него. Но зато не было ни единого человека, а кормили роскошными горячими и пахучими немецкими сардельками с ядреной горчицей. Кофе был также горячим и густым.
После того как Александра Ивановна заглянула в окошко киоска и распорядилась, чтобы нам приготовили две порции сарделек, а к кофе дали коньячку, мы присели за один из столиков под полосатым полотняным тентом. Через три минуты из киоска выскочил молодой человек южного вида и, непрерывно улыбаясь, поставил все заказанное на наш столик.
Похоже, на него произвели неизгладимое впечатление полковничьи милицейские погоны Александры Ивановны. А также и милицейский «форд», въехавший прямо на дорожку бульвара. В «форде» дремал Вася, который в отличие от нас сегодня уже позавтракал.
— Ты вот что, Сашок, пойди сегодня в храм и две свечки поставь. За Костю Меркулова, а особенно за Сему Моисеева. Хоть он и нехристь, а сидеть бы тебе по меньшей мере суток тридцать. А то и больше, на полную катушку. Если бы он всю сегодняшнюю ночь в лаборатории не провел. В общем, он доказал, что Саша Турецкий никого не пришил. Тот, кто тебя хотел подставить и эту девочку бедную порешил, очень уж грубо сработал.
Я сидел за столиком и, внимательно рассматривая его ровную матовую поверхность, разрезал упругую сочную сардельку. Романова заботливо наблюдала за моими действиями:
— Ты как себя чувствуешь-то? Коньячку на грудь примешь?
— Непременно. Надеюсь, он не отравлен, — неловко пошутил я.
— Ну, ежели отравили, то я этот их киоск с землей сровняю. — Она сделала «страшные» глаза.
Мы чокнулись пластмассовыми стаканчиками.