Первая версия
Шрифт:
Я достал из сумки пакет апельсинового сока и связку бананов и водрузил все это на высокую тумбочку у изголовья кровати.
— Саня, вы что, все решили, что я превратился в обезьяну? Открой тумбочку.
Я открыл и обомлел. Бананами, которыми она была забита, можно было и вправду накормить досыта целую стаю обезьян. Причем крупных.
— Ну ты, брат, зажрался.
— Мне бы эту тумбочку лет тридцать назад, я бы ее, глядишь, за полдня смел. А нынче
Я машинально посмотрел в окно. Банановых деревьев я не обнаружил. Это был третий этаж, и окно выходило во двор больницы, где стояли старые корпуса, а дальше, то есть ближе к Садовому кольцу, можно было рассмотреть главное здание Склифа. Кажется, когда-то это был странноприимный дом графа Шереметева.
— Ну рассказывай, как все было, как ты дошел до жизни такой. — Я кивнул в сторону капельницы.
— Как дошел, куда дошел... Сам дурак. Нечего было вперед батьки, то есть ОМОНа, лезть. Понимаешь, я ведь даже бронежилет не надел. Кто знал, что эти парни даже в парную с «макаровым» ходят. Хорошо, хоть не с «Калашниковым» или гранатометами вместо мочалок.
— Век живи — век учись, — сказал я крайне назидательно, как будто не меня самого недавно звезданули по голове, когда я занял исключительно удачную позицию в крыжовенных кустах, почему-то забыв предварительно осмотреться.
— Слушаюсь, товарищ генерал, — отчеканил Слава и попытался вытянуться в струнку. — Разрешите продолжить доклад?
— Валяй.
— Одного омоновцы шмякнули, того, который меня продырявил. Зато остальных тепленькими взяли. И даже мыльными. Наш Волобуев теперь вместе с ними в Бутырке постный супчик хлебает. Скоро с Александрой Ивановной всей группой в полосатых купальниках и познакомятся. Вот тут я им не позавидую. — Грязнов горестно качал головой в знак настоящего человеческого сочувствия.
— Ладно, Слава, выздоравливай, и поскорей, а мне в прокуратуру пора. Дела, брат, зовут.
Пока! — Грязнов снова расставлял шашки на доске, готовясь к новому неизбежному выигрышу.
В моем кабинете, как всегда за компьютером, сидел Сережа Ломанов. Но на сей раз он не раздевал женщин и не воевал с Украиной, а внимательно, по секторам изучал компьютерную карту Нью-Йорка. И, видимо, переносил данные в свой совсем уж персональный компьютер, то есть элементарно запоминал.
Ко всему прочему, рядом с ним на столе лежало несколько справочников и путеводителей по Америке. Один из них был даже по-русски. Я взял его в руки. Оказалось, что он издан вовсе не в России, а именно в Штатах. Значит, специально на нас уже работают. Мелочь, а приятно.
— Все наши документы и визы уже готовы, — сказал Ломанов, на секунду отрываясь от плана. — Кстати, я позвонил своему приятелю, он в Квинсе живет, чтобы он нас встретил. У него можно будет и переночевать. А то что ж деньги на гостиницу тратить? Хоть и казенные, но все-таки не лишние.
— Ну, добро, — сказал я.
И мы погрузились в бумаги, приготовленные Сережей. Нам предстояло разработать план наших действий. Нэнси Спир мы решили на всякий случай из Москвы не звонить. Объявимся в живом виде. Честно говоря, мне совсем не хотелось впутывать Нэнси в наши дела, но без ее помощи и подсказки нам вряд ли удастся обойтись.
Я позвонил Меркулову, но его не было на месте. Валерия Петровна сообщила мне, что он приедет прямо в аэропорт, чтобы проводить нас. Жизнерадостный голос меркуловской секретарши предвещал летную погоду.
— Это рыжее легавое мурло еще живо? — спросил Андрей Леонидович Буцков, поглаживая рыжую Клеопатру, развалившуюся у него на коленях.
Луиза сидела на столе, с огромным интересом обнюхивая телефон.
— К сожалению, да, Андрей Леонидович. Он находится в Институте Склифософского, новый корпус, третий этаж. Палата номер тридцать два. Ранение не слишком тяжелое. Через несколько дней его отпустят домой. Охраняет его один милиционер, вооруженный автоматом. Плюс охрана больницы, но это ерунда. — Степашин докладывал, не заглядывая в свою деловую палку.
— Третий этаж, говоришь?
— Да, третий, окно выходит во двор больницы.
— Необходимо, чтобы он выписался не домой, а на кладбище, — сказал Буцков, с особенной нежностью поглаживая шелковистую рыжую спинку кошки. — Я даже готов выделить особую статью расходов для поддержания его могилки в образцовом порядке. Да и похоронный процесс я готов профинансировать. За счет фонда, конечно.
— Да, проводы в последний путь — это святое, — скромно потупив глаза, согласился Степашин.
Они оба высоко ценили черный юмор не только в хороших детективах, но и в повседневной жизни. Он, юмор, эту повседневную жизнь весьма украшает.
Черная Луиза, оставив телефон, перебралась на подоконник, залитый августовским солнцем. Ее усики в ярком свете казались перламутровыми. Проводив ее теплым взглядом, Андрей Леонидович вернулся к делам:
— Что с новыми контрактами?
— Пока все в порядке. Никаких противодействий последние предложения не вызвали. По подсчетам наших экономистов, мы контролируем порядка пятнадцати — двадцати процентов негосударственной торговли нефтью и нефтепродуктами, которые проходят через Москву.
— Это, конечно, новость приятная. Но пока достаточно скромно. Хотелось бы никак не меньше тридцати трех. Тогда мы сможем вполне цивилизованно диктовать свои условия и цены.
— Доведем, Андрей Леонидович. Все в наших руках.
— Что с Прибалтикой?
— У нас теперь очень хорошо отлажен канал через Нарву. Я предлагаю, чтобы транспорты оттуда вообще не приходили в Москву. Мы можем быстро подготовить перевалочную базу в Воронеже. И ближе к местам поставки, и менее беспокойно. А за тот задержанный транспорт убытки уже покрыты.