Первая заповедь Империи
Шрифт:
— Срочную связь с «Волгой»! — рявкнула Джейн на растерянно озирающихся связисток.
Глава 10
— Папчик, ты реально мя звал? Или прикол такой? — дверь кабинета открылась, и в неё вошёл молодой человек лет двадцати четырёх. — Слышь, пап! Оно мне ща реально не в тему
— Проходи, сын, садись, — встав из-за своего стола, Великий Канцлер Российской Империи широким жестом указал на роскошный винтажный диван, напротив которого заранее было установлено одно из кресел.
— Ну, чё надо-то? — Парень расхлябанной походкой продефилировал по ковру и, рухнув на сиденье, закинул ногу на ногу, положив руки на верх спинки. — Давай уже, шпарь…
На красивом, совершенно лишённом мужественных черт лице, которое, скорее, могло принадлежать девушке, чем юноше, промелькнула брезгливость. Одетый по последней «евросоюзной» моде в «эмоционально-солнечный» пиджак и полуплатье, из-под которого выглядывали лимонные уличные лосины с уплотнёнными следками, вошедший являл собой разительный контраст с хозяином кабинета.
Подкрашенные губы и глаза, мелированные волосы, безвкусные серьги из ладуринтина и светящиеся косметическим пигментом радужки когда-то серых глаз. Весь внешний вид сына заставлял сердце отца сжиматься от боли и разочарования.
— Антон, нам нужно ещё раз поговорить на тему твоей предстоящей свадьбы с Ксенией. Ты вообще понимаешь, насколько всё серьёзно?
— Па, не зуди, а, — отмахнулся парень, даже не глядя на отца, — чё тут тереть. Не, ну чё ты паришься? Всё же уже на мази, дядь Вова уже всё подписал. Ну скрючился раньше времени, мне-то с того чё?
Канцлер мысленно выругался. Если бы не особые обстоятельства… Этот разговор происходил бы не сейчас и уж точно не здесь, а в родовом особняке, в самой далёкой и звукоизолированной комнате. И к тому же совершенно в другой форме. Если бы только этот дегенерат не притащился сегодня в Зимний дворец в обнимку со своими еврошлюхами. Если бы он только не попался на глаза Цесаревичу…
— Захлопни рот, придурок, — лишённым эмоций голосом спокойно посоветовал ему отец, — слушай меня внимательно, Антон. Через три недели назначены смотрины. Повторяю, у тебя есть ровно три недели, чтобы вернуть себе человеческий облик. Если за это время я…
— Всё путём, па! Я уяснил! — побледневший молодой человек, по жёлтой эмоционально-чувствительной одежде которого забегали зелёные и сизые пятна, приосанился и, выставив перед собой ладони с подкрашенными ногтями, проблеял: — Ты чё сегодня такой… слышь? Па, да я ж тока домой вернулся… Я чё, я против? Да я тока за…
— Не перебивай меня! Слушай внимательно! И молчи! Заклинаю тебя, не открывай больше свой поганый рот.
— Да ты чё, папань… Совсем крыша пое…
Сильная хлёсткая оплеуха опрокинула парня на пол. Он взвыл и, обхватив дрожащими руками голову, откатился от разъярённого мужчины.
— Сел на место! — тихо прорычал Великий Канцлер.
— Х… хорошо, папа…
Спесь и показная расхлябанность мгновенно слетели с молодого человека. Он даже не подумал о том, чтобы привычным жестом оправить замявшееся платье. Чуть пригнувшись, он просеменил к дивану и, по-женски сведя колени, устроился на уголке, схватившись дрожащими руками за короткий подол.
Отец смотрел на него с таким нескрываемым презрением, что, несмотря на проснувшийся страх, Антону, наверное, впервые в жизни захотелось высказать отцу всё, что он о нём думает. Парень откровенно считал, что ему крайне не повезло родиться в этом отсталом государстве. К тому же он постоянно ощущал за спиной тень влиятельного родителя, и это бесило его даже сильнее, чем те архаические порядки, которые он вынужден был терпеть.
— С этой минуты можешь считать, что ты находишься под домашним арестом.
— Но, папа! Мои друзья… — открыл было рот Антон, но тут же заткнулся, вжав голову в плечи и приготовившись к новому удару.
Наказания не последовало — отец даже не посмотрел в его сторону, вместо этого, подойдя к выдвинувшемуся из стены бару и налив себе что-то в небольшую рюмку, залпом выпил содержимое. Затянувшаяся пауза показалась парню в разы опаснее рукоприкладства, а потому он, тихо встав, подошёл к отцу и мягко положил руку ему на плечо.
— Папа. Меня же ждут…
— Твои так называемые «друзья» сейчас готовятся к депортации на родину. Не перебивай меня, заклинаю, ещё немного, и я не смогу себя сдерживать. Их доставят на столичную планету Евросоюза Вурст и выплатят небольшую компенсацию за молчание, — ответил Канцлер, не оборачиваясь, глядя немигающим взглядом в стену. — Если хоть кто-нибудь из этих людей вновь появится на территории Империи…
— Что… — слёзы готовы были побежать из подкрашенных глаз, но Антон сдержался. — Будь по-твоему, отец…
Как же он сейчас ненавидел его, этого напыщенного древнего динозавра с замшелым взглядом на жизнь и солдафонскими замашками русского варвара. Его дорогие эмоционально-чувствительные одежды пошли красными полосами, когда рука молодого человека медленно поползла за отворот пиджака — туда, где в полигелевой кобуре хранился небольшой керамический плазмаган. Невидимый, как он полагал, для простеньких охранных сканеров внутренних рабочих помещений дворца.
— Я сделал большую ошибку, отправив тебя учиться за границу… — произнёс Канцлер, тяжело облокотившись на барную стойку, — прости меня. Но тогда, двенадцать лет назад, мне казалось это хорошей идеей.
Пальцы молодого человека коснулись чуть шероховатой поверхности рукояти пистолета и тут же поползли назад, а на лице Антона появилась улыбка. Он и не мыслил себе стрелять в отца или делать какую-нибудь другую столь вопиющую глупость. Никто в здравом уме и твёрдой памяти не будет убивать курицу, несущую золотые яйца. Молодому человеку просто нравилось подобным образом щекотать себе нервы. Например, сейчас — ощущать, что домашний тиран беззащитен перед ним и его жизнь зависит только от его воли.