Первая жена Иуды

Данилова Анна

Дима принес красиво переплетенные альбомы-меню.

– Вы предпочитаете молочный завтрак или мясной? У нас огромный выбор…

– Скажите, Дима, – Рита внимательно посмотрела на него, пытаясь понять, способен ли этот молодой, начавший полнеть мужчина на то, чтобы пойти на убийство ради денег, и ответила себе: да, способен. Как не способен смотреть прямо в глаза. – Скажите, Дима, если нам понравится здесь, у вас, мы можем рассчитывать на то, что нас будет обслуживать постоянный официант?

– Это мой столик уже в течение двух лет. – Он снова склонил свою круглую, с короткой стрижкой голову набок.

Рита заказала омлет, кофе и пирог с черникой. Павел – отбивную с картофельным пюре и салат из помидоров.

В ожидании

заказа они разговорились, Павел рассказал, что познакомился с Марком во время своей командировки в Саратов, куда он приехал защищать своего клиента, отставного офицера, убившего свою жену (предположительно, он растворил ее в кислоте), и Марк, который как раз вел это дело, в последний день, уже в зале суда, за несколько минут до вынесения приговора, неожиданно предъявил неопровержимые доказательства невиновности этого человека. Оказалось, что его жену убил ее любовник, тоже офицер… Рита слушала его, испытывая чувство вины по отношению к Марку, но звонить ему так и не решалась. Боялась, что он снова не выдержит и скажет ей что-то резкое, обидное. Она могла бы позвонить ему прямо из морга, когда только выяснилось, что погибшая – Зося Мушта, но Рите для весомого, внушительного звонка этого было мало: ей хотелось приблизиться к истине…

Дима кружился вокруг стола с подносом, уставленным тарелками, улыбался, глядя на Риту.

– Скажите, Дима… Это ничего, что я называю вас так?.. Вы же совсем молоды… – кокетничала напропалую с ним Рита.

– Без проблем…

– Вы хорошо знаете Москву?

– Вообще-то, я москвич.

– Паша, достань, пожалуйста, карту, давай спросим этого очаровательного молодого человека, где находится оранжерея с тропическими растениями… Я уже сто лет не была в Ботаническом саду и не помню, сколько там входов и выходов…

Она бросила быстрый взгляд на официанта, и ей показалось, что он побледнел. Последний столик, тот, за которым предположительно сидела Зося Мушта перед смертью и за которым они сейчас завтракали, был погружен в полумрак.

– Может, включим лампу? – И она надавила на кнопку, вспыхнул свет, и Дима зажмурился.

Павел достал из кейса приготовленную заранее карту Москвы, проворно развернул ее и сунул прямо под нос официанту. В это время на Ритин телефон пришло сообщение: «Извини. Почерк другому человеку. Жду новостей. Целую».

– Видите? Это Ботанический сад… Он огромный… Вот, смотрите, здесь крестиком отмечено, где нашли тело вашей посетительницы… Дима, стойте смирно и не шевелитесь…

Рита схватила его за руку и потянула к себе, зашептала в самое ухо:

– Дима, если я ошиблась и Зося, моя сестра, сидела не за вашим столиком, то я лично заплачу вам пятьсот долларов и извинюсь. Но если вы обслуживали мою сестру здесь первого августа и после принесенной вами для нее чашки кофе она скончалась, а вы или ваши помощники вывезли ее тело к Ботаническому саду и бросили его там, в кусты, – у вас будут очень большие неприятности… Вас просто посадят! Больше того, даже если вы не имеете к убийству моей сестры никакого отношения, я сделаю так, будто бы это вы подсыпали ей (за деньги, разумеется) цианид…

Она отпустила его руку и посмотрела ему прямо в глаза.

Глава 16

Саша осторожно, едва касаясь босыми ногами холодной металлической ступени, сошла с гинекологического кресла и дрожащими руками принялась натягивать трусики, юбку. Она старалась не смотреть на доктора, неразговорчивого хмурого мужчину в белом халате, который минуту назад изучал ее внутренности, орудуя какими-то немыслимыми ледяными инквизиторскими инструментами. Она никогда не понимала мужчин, выбравших эту странную профессию гинеколога. Ей казалось, что все они в большинстве своем извращенцы, люди, которые считают, что им дозволено гораздо больше, чем другим мужчинам… Вот и этот, с мокрой лысиной, в хрустящем чистейшем халате, с розовыми

руками, которые наверняка пахнут резиновыми перчатками. Она представила себе, как он, придя домой и пытаясь смыть с рук этот неистребимый запах резины и многочисленных вагин, слышит упреки своей жены, раздраженной по определению тем фактом, что ее муж, маскируясь медициной, целыми днями вступает в интимные отношения со своими пациентками. Вот и с ней, с Сашей, он только что был в интимных отношениях. Мало того, что мял изнутри и снаружи ее живот, его рука скользила между бедер, лапала ее, так еще и задавал невозможные вопросы…

– Не знаю, госпожа Райкова, обрадую ли вас или, наоборот, огорчу, но вы беременны. Срок маленький, и если вы захотите прервать свою беременность…

– Прервать? Да вы что… Я – беременна? Вот спасибо вам…

– Да это, вообще-то, не мне спасибо…

Она не помнила, как оказалась на улице. Желто-оранжевый, теплый, по-осеннему тихий день она восприняла как весенний, бурный, сумасшедший… Наконец-то, дождалась! Она носит в себе ребенка Георгия. Он не может не обрадоваться. Разве не для этого он стал приезжать к ней так часто, как только мог, разве не для этого он проводил все свидания с ней в постели, даже от еды отказывался… Он хотел, чтобы она забеременела, он постоянно думал об этом…

Она приехала домой и позвонила ему. Сердце ее колотилось от страха: почему-то уже дома ей вдруг стало страшно, что он, узнав о ее положении, изменит свое отношение, остынет к ней, к беременной…

– Гоша? Это я… – почти прошептала она. – Ты можешь меня выслушать?

– Могу. Я как раз в кабинете один. Что-нибудь случилось, Сашенька?

– Я беременна, Гоша. Я жду ребенка от тебя. Скажи сразу – ты рад или нет? Ты хотел этого или нет?

В трубке стало очень тихо. Где-то далеко в эфире звучала музыка, наслаиваясь на голос диктора радио…

А потом он сказал, что едет к ней. Она положила трубку, села на диван и замерла. Зачем он приедет? Что он ей скажет? Почему он не сказал сразу, что рад? Всего одно слово, способное изменить слабое течение ее жизни, избавить ее от одиночества и сделать счастливой. Надо было срочно, до его прихода, перебрать все мыслимые и немыслимые варианты его поведения, при которых он бросит ее, тогда, следуя выведенной ею закономерности, ничего этого не произойдет. Вариант первый: он не мог сказать ей это по телефону и решил приехать, чтобы лично, не глядя в глаза, объявить ей о том, что никогда не собирался связывать с ней свою жизнь, что он любит Тамару, но готов оплатить ей аборт. Вариант второй: сделает вид, что страшно удивлен, посмеет предположить, что это ребенок не от него, что он вообще бесплоден, поэтому-то у них с Тамарой нет детей. Вариант третий: скажет, чтобы она оставила ребенка, что будет помогать ей, но встречаться, как прежде, они уже не смогут, вдруг Тамара что-то заподозрит. Вариант четвертый: он набросится на нее с упреками, что она была неосторожна, что посмела забеременеть от него, что ребенок – это вопрос двоих и что она не имеет права оставлять ребенка…

Саша расплакалась, представляя себе различные сцены появления в ее доме Георгия – одну страшнее и унизительнее другой. Время шло, квартира замерла в ожидании перемен, даже старый бабушкин будильник, как показалось Саше, стал тикать тише, глуше, замирая на каждой секунде…

Прошло три долгих часа, во время которых Саша из цветущей, молодой и здоровой женщины постепенно превращалась в больную неврастеничку. Когда же ее откровенно начало колотить (она представила себя на операционном столе, всю в крови, и акушерку, выбрасывающую – шлеп! – в белое эмалированное ведро кусок окровавленной плоти, издающей слабый писк, – ее нерожденного ребенка), в передней раздался звонок. Она встала и, покачиваясь на тонких и слабых ногах, поплелась к двери. Открыла ее и замерла на пороге. Гоша, розовый от быстрой ходьбы, с веселыми глазами, стоял рядом с двумя чемоданами.