Первенец
Шрифт:
Но второй путь нравился мне больше. Он предполагал умную борьбу, схватку интеллектов. Чудовище навевает на меня чары, надеясь таким образом сломить мою волю, но ведь и во мне жива еще фантазия, мое богатое писательское воображение отнюдь не угасло. А это не нравится противнику, в чем я убедился в городишке, где ловко ввернул вымысел о написанной дяде книге и где был только за это подвергнут гонениям.
Гонениям не изощренным, как в случае со Скорпионом и его компанией, а грубым, раздраженным и беспорядочным. И этот факт свидетельствует о страхе монстра перед моими фантазиями. Я одолею его в тот самый миг,
Но его преимущество заключается в том, что он видит меня и многое обо мне знает, я же не знаю о нем практически ничего и не в состоянии представить себе, как он выглядит. Это преимущество я должен ликвидировать. И если он заставляет меня проживать вероятные жизни, а следовательно, навязывает мне мой собственный образ, искаженный его вероломным вмешательством, то не придет ли ко мне успех тогда, когда я поступлю и с ним так же? Когда я заставлю его жить не настоящей жизнью, а вымышленной, жизнью образа, загнанного в его сознание, как хирург загоняет скальпель в тело пациента.
Но как это сделать? Это трудно сделать, поскольку я совершенно не знаю и не вижу его. Увидеть его мысленным взором это значит увидеть нечто, чего нет в нашем мире. Это не просто трудно, это фактически невозможно. Я способен вообразить монстра, например, в виде сказочного дракона, но это наверняка не приведет ни к какому успеху, поскольку выдуманный мной, или сказками, образ будет бесконечно далек от того оригинала, к выявлению которого я стремлюсь.
Я должен оперировать теми средствами, что у меня есть уже под рукой. Использовать подмеченную мной слабость врага, а именно - его уступку моему вымыслу. Я взглянул на дядю Самсона. Его ученая беседа с Фенечкой Александровной завела обоих слишком далеко: женщина теперь сидела на коленях у моего дяди и заливалась визгливым смехом, поскольку он игриво запускал свою огромную волосатую лапищу за вырез ее платья. И это в кафе, где находились, пусть даже и в малом количестве, посетители. Боюсь, забавшейся официантке грозило увольнение.
– Скажи, дядя, - начал я, - а когда тебе пришла в голову идея написать книгу о вещем черепе?
– Не сказать, чтобы очень давно, - небрежно ответил он, продолжая заниматься своей новой подружкой.
– Но сначала, полагаю, ты придумал этот самый вещий череп, а уже потом решить писать книгу? И когда же все это началось?
– О, давно, - отмахнулся дядя от меня.
– И все же?
– настаивал я.
Тут до него дошло, что я настроен серьезно, и он пристально посмотрел на меня. Я усмехнулся:
– Книжку ты написал веселую, а когда я сейчас говорю о ней, смотришь на меня так, словно сам дьявол критикует тебя с моей помощью.
– Откуда ты знаешь, что моя книжка веселая?
– проговорил он неуверенно.
– Догадываюсь. Этот вещий череп - выдумка ведь довольно нелепая, даже неуклюжая. Вряд ли ты стал использовать ее для того, чтобы создать нечто серьезное. А все-таки интересно, когда и как, при каких обстоятельствах все это пришло тебе в голову?
– Думаешь, я помню? Пришло и пришло... мало ли ветер наносит в наши головы всякого мусора!
– Но напрягись и постарайся вспомнить.
– Зачем?
– В своих похождениях я узнал о черепе раньше, чем ты мне сказал, что написал о нем книжку. Узнал от людей, с которыми ты сам никогда не встречался.
– Но они могут быть моими читателями...
– нерешительно подсказал дядя Самсон.
– Читателями книжки, которая еще не опубликована? Не смеши, дядя!
Он заерзал на стуле, спихнул Фенечку Александровну со своих колен.
– Однако не забывай, Нестор, что все эти люди, о которых ты упомянул, всего лишь плод фантазии.
– Тем более не нахожу случайным, что их собственные фантазии вертятся вокруг вымышленного предмета. Поэтому я и прошу тебя покопаться в памяти.
Невооруженным глазом было видно, до чего моему дяде не хочется исполнять мою просьбу. Но он так и не сумел противопоставить силе моей настойчивости что-нибудь из области своего знаменитого упрямства. Он нехотя ответил:
– Это было давно, очень давно... Лет десять назад. Тогда, лет десять назад, мне и вообразился этот злосчастный череп...
– А конкретнее? Где? При каких обстоятельствах?
Он развел руками, изображая полную беспомощность перед угрюмым молчанием памяти. И тут вмешалась Фенечка Александровна.
– Вашу проблему, ребята, - сказала она весело, уже позабыв, что дядя грубо оттолкнул ее, - легко решить с помощью гипноза. Под гипнозом человек способен вспомнить не только полузабытые события, но и то, что совершенно стерлось в его памяти. А я умелый и бывалый гипнотезер. Если хотите, мы хоть сегодня же проведем сеанс.
Как ни странно, дядя Самсон с радостью ухватился за это предложение. Вероятно, почуял шанс выскользнуть из ловушки, в которую я его загонял. Я усомнился:
– Но ведь мы пили водку... какой уж тут гипноз!
– Никакая водка не помеха, если сеанс проводится настоящим мастером, возразила Фенечка Александровна.
– Мы на верном пути, - подхватил дядя Самсон.
– Ты точно и безошибочно угадал направление, и эта прекрасная женщина подвернулась нам как нельзя более кстати.
Польщенная Фенечка Александровна просияла, расцвела. Ей, окрепшей и раздобревшей, не мог не нравиться мой могучий дядя, а его похвалы и комплименты сводили ее с ума, воодушевляли на подвиги. Она совершила что-то вроде бытового подвига, на виду у своего начальства покинув служебное место и устроившись на коленях посетителя, а теперь готовилась совершить и некое историческое деяние, подтолкнув нас к разгадке чудовища, вздумавшего эксплуатировать и дурачить сынов человеческих.
Это сообщество пьяненькой гипнотизерши и придуманного мной писателя выглядело на редкость сомнительным, но я вынужден был в нем оставаться. Я не имел права отступать. Мы вышли из кафе и отправились домой к Фенечке Александровны, сойдясь на том, что провести сеанс лучше всего у нее.
– Но как нейтрализовать Розу?
– спросил я.
– А зачем ее нейтрализовывать?
– удивилась женщина.
Ударив себя в грудь кулаком, я выкрикнул:
– Я ее ненавижу! С ней может случиться то же, что случилось с твоей младшей дочерью, Феня!