Первенец
Шрифт:
– Подожди, - попросил он и открыл дверь в гостиную. Куна морщилась от боли, не убирая руку с живота. Лицо белее тумана, темные круги под глазами. Казалось, она успела похудеть и осунуться за целый месяц или за один день. За чьи ошибки Вселенная её наказывала? Чем успела навредить центру всего сущего юная и невинная дарисса?
Ни чем, конечно же. Это он, не подумав, сломал чужую жизнь. Выдернул Куну из её мира и насильно притащил в свой. Счастья хотел. Для себя. Генетическим чудовищем он был по документам, а кем на самом деле?
Никогда всерьез не верил в волю Вселенной. Смеялся над тем, как другие искали знаки в случайных событиях и толковали их за или против важных решений. А теперь сидел в маленьком доме рядом с заброшенным аэродромом и собирался умолять всех несуществующих богов, оставить жизнь его сыну.
Случайности складывались в звенья прочной цепи от ночи посреди урагана на равнине четвертого сектора, через риск хромосомной аномалии, до несказанного вслух Публием. Не решился бы полевой хирург на акушерскую операцию, не будь страха за жизнь пациента. Верить не хотелось, что Вселенная пожертвует Дарионом ради того, чтобы его отец что-то понял.
Ураган, ливень, обвал, туман. Девять месяцев самых глупых препятствий до одной единственной мысли: «У него не будет семьи. Здесь, сейчас, еще двадцать циклов. Хоть цепями привяжи Куну, спрячь так глубоко, что никто не сможет найти. Нет всегда значит нет». Он оставит ей Дариона. Позволит жить с тем мужчиной, с которым она захочет, и просто уйдет. Пусть только живут.
– Куна, - генерал осторожно сел на край дивана и погладил её по руке, - я знаю, ты устала, тебе больно, но потерпи еще немного. Дарион не родится сам, нужна операция. Конечно, Цеста поможет, проконсультирует, а Публий...
Слова давались с трудом, уверенность пропадала из голоса.
– Знаешь, Публий не просто талантливый хирург, он - гений. Молодой, резкий, может грубый иногда...
– Я знаю, - слабо ответила Куна, - и согласна. Хорошо, наверное, родить самой, но не так уж важно. Главное, чтобы Дарион был здоров.
Наилий взял её за руку и поцеловал, а потом долго держал ладонью у щеки, пока в дверь не постучался Публий.
Гостиную превратили в операционную, генерала военврач выгнал на кухню и велел Аттии следить за ним. На столе давно остыл травяной отвар, матушка куталась в платок и молчала. Она вместе с Наилием слушала тишину. Очень долго и внимательно. Наверное, Вселенная простила или сжалилась. Через закрытые двери на весь дом закричал только что родившийся Дарион.
Глава 42 - Дарион
Наилий жалел, что дверь в гостиную без стекла. Деревянное полотно мешало заглянуть внутрь и узнать, как там Куна. Публий разрешил войти только Аттии, она сейчас обмывала Дариона. Сын плакал, военврач вполголоса раздавал указания, а женщины молчали.
Только медики могли закрыть перед генералом двери, да еще так категорично. «Нет, Наилий, операцию ты не увидишь». Куна по-прежнему лежала на столе под наркозом, а Публий накладывал швы стежок за стежком. Методично и бесстрастно. Так, будто он все еще в академии у тренировочного макета. Не стоит отвлекать, лезть под руку и задавать вопросы. Закончит - сам выйдет.
Генерал уперся лбом в оштукатуренную стену и закрыл глаза. В коридоре назойливо пахло сыростью от пропитанных туманом курток и травяным отваром с кухни. Женщины не готовили, в Нарт собрались. Голодные обе. И Дарион. Его кто-нибудь собирается кормить? Наилий дернулся к двери и решительно постучал, но спрашивать и требовать не пришлось. Ручка провернулась, замок щелкнул, и боком в проем вышла Аттия, закутанная в синтетическую ткань от бахил до шапочки. У неё на руках недовольно кряхтел клетчатый сверток.
– А вот и наш папа, - прошептала матушка куда-то в складки одеяла. Запеленали Дариона с головой - лица не разглядеть. Слабый, беззащитный, маленький, словно кукла. Наилий шагнул к ним, не чувствуя ног, и остановился.
– Покажи, - хрипло попросил генерал, - покажи мне.
– Верх у комбинезона снимай, - улыбнулась Аттия, выставив локоть, чтобы случайно не схватил ребенка, - и шапочку у меня из кармана возьми.
Пришлось подчиниться, но никогда еще генерал так не путался в рукавах. Ткань будто прилипла, а молния рассерженно трещала. Забыл до конца расстегнуть.
– Все!
– Еще шапочка, - пропела матушка.
Помочь не могла, руки заняты. Спрятав волосы, Наилий, наконец, выдохнул. Аттия аккуратно переложила ему на сгиб локтя сверток, поправляя ладони так, чтобы держал правильно. Дарион не смотрел на отца. Уткнулся носом в белую рубашку и тихо сопел.
Наилий мир перестал чувствовать. Просочившийся в дом туман, шепот матушки, собственное тело, ставшее чужим. Его сердце лежало на руках и прятало в край пеленки огромные щеки. Радость бежала по венам волной тепла, голова кружилась от эйфории и хотелось только одного - чтобы сын открыл глаза. Но мальчишка собрался спать, нахмурив брови до глубокой складки на переносице.
– Не тебя похож, Наилий, - тронула за плечо Аттия, - смотри, какой строгий.
– Офицером вырастет, - рассмеялся генерал.
– Бойцов будет по плацу гонять.
А сам уже вглядывался в чуть вздернутый нос, покатый лоб.
– Нет, не похож.
– Копия, - настаивала матушка, обнимая сзади за плечи, - я ведь помню. Ты такой же крепкий родился. Щеки, как кузнечные меха ходили, соски на бутылке не успевала менять.
Аттия вдруг замолчала, уткнувшись в генеральское плечо. Слезы расплывались на рубашке, и казалось, что как в детстве пахнет молоком и цветочным медом. Том далеком детстве, где еще не было тренировок и голоса мастера, кричавшего «подъем», а мальчишки делили на всех одну маму.
Дарион будет счастливее его, Наилий наизнанку ради этого вывернется.
***
Хитрую анестезию поставил лейтенант Куне. Укол в спину, от которого отнимаются ноги, а сознание остается. Лежа на столе, она успела разглядеть все приготовления. Обернутую стерильными простынями тумбу с хирургическими инструментами в лотках, вторую с лампой и растворами для обработки, куда отнесут Дариона. Так радовалась, что услышит крик сына, увидит его. Дождаться не могла тех нескольких мгновений от строгого «начали» Публия до первого вдоха ребенка.