Первенец
Шрифт:
Куна ведь начнет сравнивать двух мужчин. Женщины по-другому не умеют. Этот выше, а тот симпатичнее, у одного в штанах почти пусто, а другой и крупным калибром ничего не может. Озноб пробирал, стоило представить, как Куна стонет под Амадеем и шепчет: «так хорошо мне ни с кем не было». А мальчишка пухнет от гордости, что хотя бы в этом превзошел генерала.
Новый выброс адреналина подогрел ярость. Хорошо, что они ушли так далеко, и никто не слышит. Наилий обнял Куну за плечи, а другой рукой крепко взял за подбородок. Она качнулась назад, упершись руками в грудь генерала. Натянулась струной
– Что случилось, Наилий?
– жалобно пролепетала Куна, попытавшись вырваться.
– У тебя глаза блестят!
Генерал усмехнулся, пальцами отодвинув ворот куртки с тонкой шеи своей женщины. Неужели какой-то мальчишка лучше него? В самом деле?
– Куна, я соскучился за три месяца.
Она снова дернулась в руках, а генерал коснулся губами прохладной шеи. Откуда у беременной силы сопротивляться? Все что смогла - убрать живот немного в сторону.
– Наилий, нам уже нельзя. Срок большой. Отпусти, пожалуйста, я хочу домой. Я замерзла!
Крик вырвался облачком пара, а Куна как могла сильно оттолкнула генерала. И чуть не упала, когда он резко разжал объятия.
Адреналиновый жар пропал, холод вернулся хрустом снега под ботинками и тяжелым дыханием перепуганной Куны.
– Я не собирался, - глухо ответил генерал, - никакой близости, знаю, что нельзя. Поцеловать хотел.
Куна пятилась назад и защищалась, выставив руки. Будто он действительно стал чудовищем из недр генетической лаборатории. Злобным, неуправляемым, бездушным. Наверное, нужно извиниться, успокоить, но Куна не подпускала к себе, а Наилий не спешил подходить. Не получилось нормально разговора. Снова. Говорить вообще не получалось. Он срывался, Куна страдала, терпела и с каждым разом отходила все дальше и дальше. А он устал просить прощения и чувствовать себя виноватым. Если запчасти не подходят друг к другу, хоть молотком приколачивай - толку не будет.
Значит, конец. Осталось только сказать болезненную и важную фразу: «Я отпускаю тебя. Будь свободна и счастлива». И пара распадется. Официально. Но ведь обещал сам себе, что ничего до родов делать не станет. Еще хотя бы месяц Куна будет его. А потом, может быть и не захочет уходить. Он согласен даже так. Сухое приветствие утром, молчаливые обеды и ужины, лишь бы рядом с сыном. Наилий ненавидел вселенную за то, что оставила без родителей. С Дарионом он так не поступит.
– Иди в дом, - глухо сказал генерал Куне, - я догоню.
Она тоже погасла и опустила руки. Ответила, что будет ждать, и медленно пошла по укатанной тропинке обратно. Генерал отсчитал пятьдесят шагов и повесил на ухо гарнитуру.
– Рэм, у тебя рядовой в охране служит. Амадей.
– Так точно, - отозвался капитан.
– Чтобы духу его в горах не было.
Каких только кар не придумала генеральская фантазия. Дальний гарнизон на севере, планетоид на окраине галактики, самый жаркий военный конфликт, но совесть грызла. Мальчишка жил в неведении до сих пор, и обвинить его было не в чем. Поэтому только так.
– Из особняка его тоже убрать, Ваше Превосходство?
– уточнил Рэм.
– Нет. Пока нет. Пусть на глазах у тебя будет.
– Есть, - ответил капитан.
Догадался, в чем дело или нет - не важно. Рэм не задавал лишних вопросов, не обсуждал приказы и не трепал языком личную жизнь генерала. Идеальный телохранитель.
***
Куна прощалась с генералом в коридоре на первом этаже. Охранники давно сидели в вездеходе, Рэм ждал снаружи, а матушка ушла в спальню. Дом затихал медленно, суета еще перекатывалась по комнатам, как круги по воде от брошенного камня. Остывала плита на кухне, аромат жареных лепешек выветривался сквозь щели в окнах и таял снег на половике в прихожей.
– Я постараюсь прилететь к родам, - вполголоса обещал Наилий, медленно застегивая рукава куртки, - давно мы с Марком совместных учений не устраивали. Встану лагерем чуть выше Нарта, а ночевать буду здесь.
– Конечно, прилетай. Но если не выйдет, не расстраивайся. Дарион сам не знает, когда захочет родиться, а учения всего на три или пять дней.
– Я могу растянуть до десяти, - возразил генерал и поправил черную вязаную шапку. Вспотел, наверное, стоять полностью одетым в теплом доме, но никак не хотел уходить. Куне казалось, что он её бросает. Не на месяц, что проживет в Равэнне, а навсегда. Именно сейчас после двух неловких дней вместе, не случившегося поцелуя на тропинке к аэродрому и тяжелого молчания вместо теплых слов. Их любовь так и не сложилась, а теперь даже её осколки потерялись. Стояли рядом и оба понимали, что нечего сказать друг другу.
– Я справлюсь здесь одна, - в который раз повторила Куна.
– Улетай, не волнуйся за нас.
Генерал не ответил. Взял её за руку и простился поцелуем вежливости. Тихо и церемонно. Как подобает расставаться офицеру с прекрасной дариссой. А потом дверь хлопнула за его спиной, просыпав на половик несколько снежинок.
– Я все равно буду ждать, - упрямо прошептала Куна и погладила круглый живот.
– Мы будем ждать.
По лестнице в спальню поднималась медленно, слушая, как скрипят ступени. Тяжелая стала, неповоротливая. Будто, на самом деле, в два раза больше, чем была.
– Все уехали?
– негромко спросила Аттия, сидя в кресле с вязанием.
– Да, матушка.
– Одни мы с тобой остались. Ну, ничего, нам не привыкать. Мужчины воюют, женщины ждут.
Аттия бормотала под нос древние истины, словно сказку на ночь рассказывала. Спицы блестели в тонких пальцах, а Куна смотрела на белую наволочку подушки. Цветок растворялся в ней, и только зеленый стебель рисовал его очертания.
– Откуда здесь первоцвет?
– Не знаю, девочка моя, - пожала плечами Аттия, - я пришла, а он лежит. Свежий, красивый. Только что сорвали.
Куна села на кровать и осторожно потянулась к цветку. Прохладные лепестки ласкали пальцы, но аромат первоцвета она уловила только, когда поднесла к лицу. Дивный, ни на что не похожий. Маленькое чудо, а не подарок.
Боль от расставания с генералом отступала. Улыбка робко подрагивала на губах. Куна держала первоцвет, как сокровище, и не могла налюбоваться. Умел Наилий молча дарить радость.
– Жаль, уже не поблагодарю, - смущенно выдохнула Куна, - улетел мой мужчина и ничего не сказал.