Первое апреля октября
Шрифт:
«Ну да, — кивнул он своим мыслям, — ему что вино из воды сделать, что чай… Мне бы так-то. «Дымовская», вон, в машине осталась похоронена…»
Воспоминание о водочке кольнуло в подреберье. Замелькали в голове картинки прошлого, которое теперь было таким далёким и невозвратным. Явились мысленному взору исполненные укоризны глаза жены. Услышался плач дочери. Заскрежетал в ушах подъёмник эвакуатора, взграмаздывающий на платформу покорёженную «десятку».
Всё кончилось,
— Вернул бы ты меня обратно, а? — неожиданно для самого себя и беспокойно произнёс Иван Фёдорович. — Жену мне в ыходить надо. Дочь в сентябре родить должна. Говорят, сын. Внук, значит, у меня будет. Дача вечно не достроена. Кот у меня, Понтием кличут… А?
— Так а я что ж, — пожал плечами Бог. — Это ты сам решай.
— В смысле? — удивился Иван Фёдорович. — Тыж меня прибрал.
— Не прибирал я тебя.
— Так мы чего, не в раю?
— А ты прямиком в рай нацелился? — улыбнулся Господь. — Нет, не в раю.
— А где?
— Здесь, — развёл руки Бог. — На распутье.
— О как…
— Ага. Пойдёшь налево — коня потеряешь, пойдёшь направо…
— Да и ладно бы с ним, с конём-то, — махнул рукой Иван Фёдорович. — Хотя, жалко «десяту» мою. Я ж с ней… Эх!.. Ну да ладно, лево-право, право-лево… Ты скажи, куда идти, чтобы себяне потерять.
— Всё-то вам скажи да подскажи, — проворчал Бог. Незлобливо и не в сердцах, впрочем.
— Ну, так ты ж это… Мы ж дети твои, вроде как.
— «Вроде как….» — повторил Господь и покачал головой. — Прямо иди. Это лучше всего, чтобы себя сохранить.
— Ну, это я и сам знаю, — поморщился Иван Фёдорович. — Это все так говорят.
Господь пожал плечами: так а чего ж тогда спрашиваешь-то…
Помолчали, слушая грозу. А гроза говорила много, торопливо и сбивчиво. То бормотала что-то себе под нос, то разражалась вдруг длинными и громкими громовыми тирадами. Пришепётывал что-то дождь. Вздыхал и сопел ветер.
И, несмотря ни на что, была в сердце какая-то благодать. И уютно было, будто не в чистом поле пережидаешь грозу, а в осенней сторожке — попиваешь чаёк с сахарком вприкуску да поглядываешь в оконце. И просишь гром потише, чтобы поющего сверчка не заглушал напрочь.
Иван Фёдорович прихлёбывал горячий напиток, от которого на душе стало ощутимо легче. Может, он, этот Божий чаёк, грехи с неё смывает?
Или, прости господи, отшибает чувствительность — подготавливает к переходу на тот свет?
Ой, нет, нехорошая это мысль! Разве станет Он так
— Кто же ещё подскажет-то, — вернулся Иван Фёдорович к разговору, взглянув на дерзкий молниевый выпляс у горизонта. — Ты же это… один у нас всеведущий и всевидящий. Пока ты есть, кого ж ещё…
— Нет меня, — перебил Бог.
— В смысле? — не понял Иван Фёдорович и даже чай чуть не пролил.
— А какой тебе ещё смысл, — грустно улыбнулся Господь. — Правы были атеисты. Нет меня.
— Постой, постой! — всполошился Иван Фёдорович. — Какие к чертям атеисты?! Что значит «нет меня»?! Ты бог или не бог?
— Бог.
— Ну. Ты сидишь в раю или не сидишь?
— Не сижу. Ушёл я из рая.
— Куда это? — изумился Иван Фёдорович. — Где ж ты теперь?
— Здесь, — повёл взглядом вокруг Господь. — На распутье.
— Эвона как… — Иван Фёдорович похлопал себя по карманам в поисках карамельки. Но карамелек больше не было. Поэтому он только покачал головой и повторил: — Эвона как…
И спросил через минуту, испуганно:
— И кто ж теперь всем заправляет?
— А никто, — просто ответил Бог.
— То есть? Значит, бабульки по церквам молятся тебе, а тебя — нет?
— Нет.
— Весело!.. А Завет как же?
— Понимаешь, — пожал плечами Господь, прихлёбывая чай, — время такое пришло… Переосмыслить надо многое, понять.
— Хм… Неправильно это как-то.
— Я уж и сам не знаю иногда, что правильно, а что — нет. Устал я.
— Ну, ты это… назвался груздем…
— Да знаю я, — перебил Бог. — Над новым Заветом думаю, в общем.
— Новым? А старый куда ж? Это, стало быть, конца света не предвидится пока?
— Не предвидится, — кивнул Господь. — Не готовы вы ещё.
— Это хорошо, — кивнул Иван Фёдорович, возвращаясь к чаю. — Дача у меня недостроена вечно. А тут Машка в сентябре родить должна. Внук, понимаешь, у меня будет, хе-хе… А так-то и мы с Сергевной отчебучить можем молодц аили молодуху ещё одну. Я уж ей давно говорю: слышь, Сергевна, а не сообразить ли нам…
И тут снова накатило на забывшегося Ивана Фёдоровича осознание необратимости процесса. Взгляд его стал тоскливым и отрешённым.
А Господь отставил кружку, поднялся неспешно, взял старенький, оглаженный бесконечностью времени, посох, лежащий у костра, посмотрел на Ивана Фёдоровича задумчиво.
— Пойдём, что ли, — сказал негромко.
— Это куда? — испугался Иван Фёдорович, спешно доглатывая чай. И тут же пристыдил себя за страх. Бог ведь рядом — неужели чего плохого ждать!