Первое дело Мегрэ
Шрифт:
— Мы ведь почти одного возраста, разница в каких-нибудь два месяца. Ей стукнет двадцать один год в следующем месяце, а мне исполнился двадцать один две недели назад.
— И вы обе ходили в ансевальскую школу? — повторил он свой вопрос.
— Она — нет. Она жила в монастыре в Ньевре. Но мы учились в одно и то же время.
Он понял. И с этого момента старался тщательно отделять выдумку от правды, правду от полуправды или от всего похожего на правду.
— Вы не ждали каких-нибудь неприятных событии на улице Шапталь?
— Я всегда предполагала, что
— Почему?..
— Потому что они друг друга терпеть не могут.
— Кто?
— Барышня и ее брат. Я уже четыре года в доме. Поступила сразу же после смерти мадам. Вы, конечно, знаете, что она погибла в железнодорожной катастрофе, когда ехала лечиться в Виттель. Это было ужасно…
Она рассказывала так, словно своими глазами видела, как из-под обломков вагонов извлекали погибших.
— Сами понимаете, пока мадам была жива, завещание не имело никакого значения.
— По-видимому, вы хорошо знакомы с этой семьей.
— Я родилась в Ансевале, мой отец там родился. Мой дед, который был одним из фермеров у графа, частенько играл на бильярде со стариком.
— С каким стариком?
— Ну, со старым господином. Просто его у нас все так называли — «стариком». И по сей день так называют. Оказывается, вы ничего не знаете! А я-то думала, что полиция все знает.
— Вы имеете в виду старого мосье Бальтазара?
— Мосье Гектора, да. Его отец был шорником у нас в деревне. Он же был звонарем. В двенадцать лет мосье Гектор стал коробейником. Ходил с фермы на ферму с коробом на спине.
— Он основал все кафе «Бальтазар»?
— Да, но это не мешало моему дедушке до конца дней говорить ему «ты». Мосье Гектор много лет не бывал у нас в Ансевале, а когда снова появился, то был уже богачом и приобрел замок.
— Кому принадлежал замок?
— Графу д'Ансеваль, черт возьми!
— Кто-нибудь из этой семьи еще жив?
— Один остался. Дружок нашей барышни. Не нальете ли мне еще рюмочку наливки? Небось из дому прислали?
— Нет, жена сделала.
— Когда я подумаю, что эта ведьма — я не о вашей жене — нахально выдала себя за меня и спала в моей постели!.. Если б только я захотела, уж я бы могла о ней кое-что порассказать…
— Итак, старик Бальтазар, хозяин всех кафе, приобрел замок д'Ансеваль. Он был женат?
— Да, женат, только жена к тому времени уже отдала богу душу. У него была дочь, красавица, да больно гордая, и еще сынок, мосье Юберт, который за всю жизнь ничего путного не сделал. Сестра его — сущая ведьма, а он — добряк, ласковый, как теленок. И все больше по заграницам разъезжал.
— Вас еще тогда и на свете не было?
— Конечно. Да там ведь и сейчас ничего не изменилось.
Машинально Мегрэ вытащил из кармана записную книжку и стал записывать имена по порядку, как бы составляя генеалогическое древо Бальтазаров. Он понимал, что с такой девицей, как Жермен, необходима точность.
— Значит, первым был этот самый Гектор Бальтазар, которого вы называете стариком. Когда он умер?
— Пять лет назад. Ровно за год до смерти дочки. И Мегрэ, вспомнив о Фелисьене
— Должно быть, он тогда был глубоким стариком?
— Еще бы! Ему было восемьдесят восемь. Он жил один как сыч, в огромном особняке, на авеню Де Булонь. Сам вел все дела, только дочка ему помогала.
— А не сын?
— Никогда в жизни. Он его и на порог не пускал. Давал деньги на содержание. Теперь сынок живет на набережной, недалеко от Пон-Неф. Шалопай!
— Минуточку… Авеню Де Булонь… Дочь замужем за Фелисьеном Жандро…
— Верно. Но мосье Фелисьен — тот тоже в дела и носа сунуть не смел.
— Почему же?
— Говорят, как-то попробовали было поручить ему кое-что… А он заклятый игрок… И теперь еще все время торчит на бегах. Ходят слухи, что он что-то сотворил с чеками или векселями, не знаю… Тесть с ним даже поссорился.
Впоследствии Мегрэ познакомился с особняком на авеню Де Булонь, одним из самых уродливых и претенциозных во всем Париже, со средневековыми башенками и витражами. Он увидел также портрет старика — восковое лицо с точеными чертами, длинные седые бакенбарды, наглухо застегнутый сюртук, из-под которого по обе стороны черного галстука выглядывают две узкие белые полоски жилета.
Если бы он был лучше осведомлен о жизни парижского света, ему было бы известно, что старик Бальтазар завещал свой особняк со всеми картинами, которые он собрал, государству. Он хотел, чтобы дом его был превращен в музей. Тогда это вызвало немало толков.
Более года эксперты вели ожесточенные споры, и дело кончилось тем, что государство в конце концов отказалось от завещанного имущества, так как в большинстве своем полотна оказались поддельными.
Потом Мегрэ увидел и портрет дочери: седые волосы, собранные на затылке в пучок, профиль «под императрицу Евгению», лицо такое же холодное, как у основателя кофейной династии.
Что же касается Фелисьена Жандро, то Мегрэ уже имел случай видеть и его нафабренные усы, и светлые гетры, и палку с золотым набалдашником.
— Говорят, старик ненавидел всю свою семью — и сына, и зятя, и господина Ришара, признавал лишь дочку да внучку. Он вбил себе в голову, что только эти две особы принадлежали к его роду, и оставил завещание, в котором сам черт ногу сломит. Мосье Бракеман может подтвердить.
— Кто такой мосье Бракеман?
— Его нотариус. Ему тоже лет под восемьдесят. Все его боятся, потому что ему одному все известно.
— Что именно?
— А я почем знаю? Все должно открыться, когда мадемуазель Лиз исполнится двадцать один год. Вот почему они так бесятся. А мне все равно: я ни за того, ни за другого. Если бы я только захотела…
Его вдруг осенило.
— Мосье Ришар?.. — сказал Мегрэ, вступая в игру.
— Уж как он увивался вокруг меня. А я ему напрямик заявила: не на ту, мол, напали, и посоветовала взяться за Мари.
— И он последовал вашему совету?
— Откуда я знаю? Что он — прозрачный, что ли? Если хотите знать, все они, Бальтазары, немного чокнутые.