Первое имя
Шрифт:
— И выучим.
Вадик хмыкнул и принялся писать записочку.
Началась перемена, поднялась шумная суматоха, так как ребята, отвыкшие за лето от парт, спешили размяться. Они бросились в коридор и увлекли за собой Паню.
— Чего ты с людьми не здороваешься, Пестов? — весело окликнул его Егорша.
Рядом с Егоршей стоял Федя Полукрюков. Сразу стало ясно, что Егорша уже сказал ему все, недаром Федя так приветливо, широко улыбается. И Пани, невольно ответив ему улыбкой, смущенно глядит на Егоршу и не знает,
Федя вывел его из затруднительного положения.
— Здравствуй, Пестов! — сказал он, протянув руку.
— Здравствуй! — Покрасневший Паня поздоровался с ним и тотчас же вернулся в класс.
На душе у него было так, будто внезапно рассеялась тяжелая туча, скрывавшая свет и простор. Значит, с сегодняшним недоразумением кончено. И… и неужели он пошел на мировую с Федей? Да, кажется… И сердце не воспротивилось этому, неприязнь не посмела подать голоса?.. Очень хорошо, и особенно хорошо потому, что теперь можно целиком отдаться основной своей заботе, которая, кстати, уже известна всему отряду.
В классе, заняв учительский стол, братья Самохины играли в футбол, хлопая ладонями возле легкого бумажного шарика и стараясь загнать его в ворота, обозначенные кусочками резинки.
— Пань, правду Егорша говорит, что ты будешь уроки по-новому учить? — спросил Толя.
— Не иначе! — солидно ответил Паня.
Беловолосые и серьезные крепыши Самохины выслушали его одобрительно.
— Это хорошо… — начал Толя и хлопнул по столу.
— …волевиком быть! — закончил Коля и хлопнул еще громче. — Никогда двоек не будет.
— А вам кто мешает? Беритесь сегодня, — предложил Паня.
— Сегодня?
Братья-неразлучники обменялись взглядами.
— Сегодня нельзя, потому что на стадионе… — начал Толя.
— …играют полуфинал «Горняк» и химики, — закончил Коля.
— Как хотите, а я сегодня начинаю, и Вадька со мной.
— Вадька тоже волевик? — в один голос спросили братья, легли животом на стал и расхохотались, дрыгая ногами.
— Очень глупо! — рассердился на этот явный розыгрыш Паня и ушел.
Кстати, где Вадик? Только что он мелькал тут и там, с кем-то поспорил, с кем-то пошептался и вдруг исчез.
Паня вышел в коридор и увидел, что Вадик разговаривает с Геной Фелистеевым, причем рослый Гена был похож на вопросительный знак, склонившийся к толстенькому восклицательному знаку.
— Ух, Генка, не думай, что ты меня подловил, на меня сел и поехал! — воскликнул Вадик. — Давай сделаем, как я говорю, а то пожалеешь, да поздно будет.
— Пожалеешь ты, а не я… Недолго ждать придется, — сказал Гена и ушел.
— О чем у вас разговор? — схватил Вадика за руку Паня.
— О чем?.. О том… Я просил Генку наш спор на футболистов поломать, — с запинкой ответил Вадик. — Мне болельщики сказали, что «Горняк» может проиграть финал, потому что Костюков не в форме — у него фурункул сел на шее.
— Так тебе и нужно! Ты лучше не о футболе думай, а о том, что мы волевики и сегодня учимся по-новому. Тебе надо волю закалять.
— Да, я, конечно, закалюсь… — рассеянно согласился Вадик и заговорил совсем о другом: — Знаешь, я тоже думаю, что Степан никогда не догонит твоего батьку, правда? Пусть не задается половчанский глинокоп, что его брата в пестовскую бригаду взяли и…
— А ты не болтай об этом! Ясно, Степан моему бате не ровня, а говорить так не смей, потому что нехорошо получается перед Федькой.
— Чего ты глинокопа жалеешь?
— Не намерен больше с ним ссориться, потому что я первый был виноват… Если хочешь знать, так я с ним сегодня даже поздоровался.
— Врешь… Не врешь?.. Ух, Панька, у тебя никакой гордости нет! Он же тебя самозванцем назвал…
— А если кто-нибудь скажет, что ты горбатый, ты этому поверишь?
— Тоже, сравнил!.. Ты, может быть, и с Генкой поздороваешься?
— Пока не собираюсь. Это дело другое, — ответил Паня. — Звонок! Бежим в класс, а на большой перемене я тебе расскажу, как мы будем учиться по-новому. Согласен?
— Угу — ответил Вадик неопределенно.
Сильный союзник
На большой перемене поговорить им не удалось. Завтракать Вадик не пошел, сказав, что перед уроком математики ему нужно еще потренироваться на арифмометре, и затем Паня разыскал своего друга в школьном саду. Окруженный ребятами, Вадик сидел верхом на скамейке, а перед ним стоял арифмометр.
— Начинаем состязание! — объявил Егорша. — Колмогоров и Полукрюков, внимание, на старт!.. Пятнадцать умножить на шесть.
— Девяносто! — ответили ребята хором. — Что ты пустяковые примеры даешь, Егорша! Ты дай потруднее.
— Делай, делай, Вадик, — засмеялся Егорша. — Ну?
Вадик передвинул рычажок, повернул ручку раз, другой, и в окошечки арифмометра выглянул результат: «80». Поднялся крик, смех.
— Совершенно правильно? — с серьезным видом сказал Егорша. — Так и будем знать, что по новым правилам пятнадцать, умноженное на шесть, это восемьдесят.
— Чего ты дуришь! — обозлился Вадик. — Будто нельзя ни разу ошибиться.
— Давай дальше, Егорша, — предложил Федя. — А ну, тише, ребята!
— Второй пример! — объявил Егорша. — Умножить сорок пять на четырнадцать.
— Шестьсот тридцать, — тотчас же сказал Федя.
— Ого! — удивился Вася Марков и с деловитым видом пощупал голову Феди. — Ай да арифмометр! Как это у тебя получается?
— Трудно, что ли? — улыбнулся Федя. — Четырнадцать — это два, умноженное на семь. Сначала я умножил сорок пять на два и получил девяносто, а потом умножил девяносто на семь… Простая штука!