Первое имя
Шрифт:
— Пань, мы с папой совсем помирились! — чуть не плясал он от радости. — Мы шин чай с вареньем, и папа сделал мне отчет о строительстве… Знаешь, Васька Марков все наврал. Папа говорит, что известняки уже кончаются, а как только они совсем кончатся, на «Четырнадцатом» поставят новый ковш. Работа пойдет веселая, и траншея сразу покроет долг.
— Какой новый ковш?
— Не трехкубовый, а четырехкубовый. Даже, может быть, больше. Папа мне не все рассказал, потому что его вызвали на траншею, и я тоже пошел. Ух, Панька, там очень трудно работать! Целых три бурильщика разбуривают валуны, перфораторы так и трещат… Ну, пока! Нужно еще повторить уроки. Теперь я часто буду бегать на Крутой холм.
Домой Паня вернулся вовсе не в том настроении, в каком ушел. Вести, принесенные Вадиком, обрадовали его. Уж инженер-то Колмогоров, конечно, знал положение дел на траншее лучше кого бы то ни было, и его уверенность передалась Пане. Зачем же он поссорился с Натальей? Ей было трудно в эти дни: она делала все, что нужно, по дому, даже белье стирала, а училась в техникуме, как всегда, отлично. Мать боялась, что «девочка вовсе замается», а он взял и обидел сестру…
Ему хотелось помириться с Натальей, но он не знал, как это сделать, не роняя своего достоинства, и поэтому явился в столовую нахмуренный.
— Садись ужинать, Паня, — ласково сказала Наталья, выйдя навстречу ему из «ребячьей» комнаты. — Кушай запеканку, потом выпьешь молока… знаешь с чем? С фруктовыми вафельками.
— Можно, — солидно ответил Паня.
— А я чаю хочу…
Сохраняя вполне независимый вид, Паня управился с запеканкой из макарон, принялся за молоко, взял из пакетика вафельку — любимое лакомство Натальи — и украдкой взглянул на сестру. Помешивая ложечкой в чашке, она ответила ему улыбкой, точно совсем забыла о недавней ссоре.
— Ната, что это Вадька говорит, будто на «Четырнадцатом» какой-то новый ковш поставят? — спросил Паня.
— Да… Это Степан Яковлевич предложил. — Наталья охотно рассказала: — Понимаешь, в Половчанске копают однородную глину, и ковши там больше, чем у нас на руднике. Наши трехкубовые ковши для твердых пород хороши, а на легких они непроизводительны. Степан Яковлевич предложил поставить на «Четырнадцатый» четырехкубовый ковш, как в Половчанске. За известняками начнется легкая наносная порода, и выработка на траншее сразу сильно поднимется. Ты всё понял?
— Так и надо сделать! — Паня, не кривя душой, добавил: — Умный этот Полукрюков, хорошо соображает, как на экзамене.
— Правда? — благодарно взглянула на него сестра. — Ох, скорее бы кончились эти проклятые известняки! До чего я на них зла, Паня, зубами готова их грызть… В Железногорске все волнуются, что траншея не поспеет к пуску домны Мирной, а я уверена, что Гора Железная не отстанет от металлургов, уверена, хоть режь меня!
— Ясно, батя не отстанет! — воскликнул Паня. — Помнишь, как батя взял обязательство срыть к празднику Рудную горку? Даже мама боялась, что он не успеет. Мы каждый день ходили смотреть, сколько еще ему горки осталось. Придем и смотрим, а батя разворачивается, батя разворачивается! И все сделал так, как обещал… Об этом в газетах писали… Непременно на траншею пойду, сам все посмотрю.
Вскоре он смог осуществить это намерение.
Что сказала таблица
— Дам я тебе, Панёк, нагрузку ради субботнего дня, — сказал отец. — Составь табличку да сделай ее повиднее. Сегодня во втором карьере проводим шефское стахановское совещание, табличка пригодится… Потрудись, а я острогу подправлю. Дожди, похоже, кончаются, на рыбалку с ночевой авось выберемся, ухи с костерка похлебаем.
При других обстоятельствах это известие заставило бы Паню кричать «ура», а теперь он посмотрел на отца с удивлением. Ведь как сильно был занят батька в последнее время, как много работал, даже похудел заметно, а все же не забыл о рыбалке. Правду, значит, говорят, что уралец скорее от пельменей откажется, чем от рыбалки, а вернее всего, не откажется ни от пельменей, ни от рыбалки с ночевой у костра.
Объяснив Пане, как сделать таблицу, Григорий Васильевич ушел на веранду, а Паня достал пузырьки с тушью, открыл готовальню и стал художничать. Решетку таблицы он вычертил в две линии синим и красным, сверху покрасивее написал: «Социалистическое соревнование машинистов экскаваторов второго карьера» и старательно перенес в клетки показатели со страниц старенькой записной книжки, которую отец называл колдунчиком.
Дельный был этот колдунчик. Он сразу наполнил комнату шумом экскаваторов, гудками паровозов и отголосками взрывов… Один за другим встали перед глазами Пани машинисты и повели с ним беседу. «Как дела, дядя Калугин? — спросил Паня. — Как будто не очень?» — «Трудная работа, известняки», — ответил немногословный сменщик отца Андрей Калугин, и Паня покачал головой. Норму Калугин давал, но так ли он работал на «Пятерке»?»
— А это что? — вслух спросил Паня.
Выработка Калугина в кубометрах сразу подскочила и два последних дня была просто хорошей.
На следующей страничке колдунчика Паня увидел фамилию Полукрюкова и стал переносить в таблицу его показатели день за днем. «Неважно, неважно!» — пробормотал он, но потом стал вглядываться в цифры все с большим интересом. Вначале Степан топтался на месте, едва-едва выполнял норму, — бывало и так, что не выполнял ее, — а потом пошел, пошел вверх, прибавляя каждый день несколько процентов. Нет, он еще не сравнялся с Калугиным, который ведь тоже повышал выработку, но он быстро догонял этого опытного машиниста, наступал ему на пятки.
— Растем, растем, Степан Яковлевич! — с удовлетворением отметил Паня.
Вошел отец с острогой в руках, посмотрел на часы и заторопился:
— Работы у тебя еще порядком. Видать, не дождусь я таблицы… Ты, Паня, как только кончишь ее, беги в контору второго горного цеха, я там буду. Договорились?
— Еще как! — обрадовался Паня, любуясь умело наточенными жальцами остроги. — Батя, а выработка позавчера здорово поднялась, правда?
— Немудрено! Известняки кончаются, в землю уходят. Легче теперь работать. И новый ковш мы поставили, сварной, четырехкубовый, — сказал отец, повязывая галстук и разглядывая таблицу, лежавшую на столе. — Ишь, ишь, как мой Степа вверх идет! О нем уже в карьерах шумят. Жаль, за вчерашний день я данных не имею. Ну ничего, до начала совещания в таблицу впишу.
— А знаешь, батя, что Васька Марков в классе говорит? Он говорит, будто у Степана низкий потолок и вообще…
— Зряшный разговор, отцовские выдумки Васютка повторяет… — Григорий Васильевич тотчас же предупредил Паню: — Ну ладно, я это сказал только промеж нас, без выноса речи из дому, а разговору о потолке ты не верь. Когда я экскавации учился, тоже кто-то выдумал, что у меня дело не пойдет — мал, носом не вышел и грамотности не хватает. И правда! Сколько раз так башкой стукался, что искры из глаз сыпались: тут тебе и порча, и малая выработка… Иной раз чуть не плакал: «Нет мне дальше хода!» Наволочку раз ночью на подушке прогрыз от огорчения, хоть у матери спроси… А потом подучишься на всяких курсах, семинарах, съездишь в учебную командировку — глядь, уже и подрос немного. Потолок! Выдумали же такое поганое слово! Нет у нас потолка над человеком, если он расти хочет… — Григорий Васильевич надел пиджак и мимоходом растрепал Пане волосы: — Забыл тебе сказать… Филипп Константинович очень Вадиком доволен: охотно учится паренек. Колмогоров тебе спасибо передает.