Первое российское плавание вокруг света
Шрифт:
Может быть, что наместник получил во время объезда своей губернии известие о приближении нашего посольства к Пекину, убоялся данного им поспешного позволения к производству нами торга, могущего не понравиться его государю, и потому, для поправления некоторым образом своей ошибки, решился дать повеление о задержании на первый случай кораблей наших [157] . По какому случаю смененный наместник навлек на себя немилость своего императора, о том в Кантоне узнать мы не могли. Вследствие первого повеления, привезенного с собою новым наместником, предлежало судить прежнего в Кантоне, для чего и ожидали там нескольких знаменитых чиновников; но за день перед отходом нашим получил новый наместник другое повеление, чтобы отправить предшественника своего через три дня в Пекин.
157
В скорости по прибытии моем в Санкт-Петербург получил я из Кантона письмо, коим уведомили меня, что через сутки
Подробность описания сего приключения отяготила, может быть, читателя, но я не мог того избежать. Мне надлежало рассказать о всем обстоятельно, как ради собственного оправдания, что с нашей стороны не подано ни малейшего повода к таковому с нами поступку.
Глава XI. Известия о Китае
Введение. – Общие замечания о свойствах китайцев. – Возмущение в южных и западных провинциях Китая. – Меры, принятые правительством к прекращению оного. – Зависть некоторых придворных полагает адмиралу Ванта-Джину в том препятствие. – Знатные силы бунтовщиков. – Многие сообщества, составившиеся во внутренности Китая из недовольных настоящим правительством и династиею Манчу. – Киа-Кинг. – Ныне царствующий император не имеет свойств отца своего Кин-Лонга. – Заговор на жизнь его. – Содержание изданного им на сей случай манифеста. – Участь заговорщиков. – Недавно случившиеся перемены при дворе Пекинском. – Новые императорские постановления. – Беспечность китайских чиновников, оказываемая наипаче при пожарах. – Состояние христианской веры в Китае. – Императорские постановления в рассуждении миссионеров и христианской религии. – Гонение на миссионеров. Повод к оному. – Отправление двух французских миссионеров по повелению правительства из внутри государства в Макао. – Невольное пребывание в Кантоне двух россиян. – Индостанский факир. – Известия об оном. – Желание его отправиться на «Надежде» в Россию. – Настоящее состояние европейской торговли в Кантоне. – Распространение торговых предприятий американцев. – Товары, кои из Кантона в Россию привозимы быть могут с выгодою. – Учреждение в Кантоне Гонга. – Злоупотребления Гоппо или таможенного директора. – Начертание к заведению в Кантоне российской торговли. – Цены лучших товаров и жизненных потребностей в сем месте. – Ответы на вопросы статского советника Вирста, касающиеся китайского государственного хозяйства.
О Китае писано столь много, что весьма трудно уже сказать о нем что-либо новое, а потому и не думаю я, чтобы краткие, содержащиеся в сей главе, известия, собравные мною во время пребывания в Кантоне, могли некоторым образом умножить сведения о сем государстве. Кантон не есть при том и такое место, из коего можно было бы обозреть состояние всей Империи. Впрочем, свойства нации и двух правлений обнаруживаются несколько и здесь, хотя непрерывная связь и соотношение по торговле европейцев с китайцам и умягчили несколько грубые нравы сих последних. Однакож повествования, сообщаемые мною о возмущении в южной части Китая, о заговоре против императора, и о недавно бывшем на христиан гонении, почерпнутые из достоверных источников, не недостойны любопытства и внимания. Краткое обозрение европейской торговли в Кантоне и мнение мое о возможном участии россиян и великих выгодах оной, надеюсь, сочтено будет также неизлишним.
Китайцы не заслуживают, кажется, той славы, которую распространили о них некоторые писатели. Мудрость и глубокую политику их правительства, возвышенную нравственность сего народа, его Промышленность и даже знания в науках, прославляли чрезмерно иезуиты в своих известиях. В Китае много похвалы достойного, но мудрость правительства сколько бы беспристрастно и осторожно о том ни рассуждать, навлекает на себя более хулы, нежели одобрения. Правительство, как то известно, в полном смысле деспотическое, а потому и не всегда мудрое. Дух самовластия распростирается постепенно от престола до самых нижних начальников. Народ стонет под игом малых своих тиранов. Сбережение самого себя принуждает весьма многих и очень часто заглушать нравственное чувствование, порча коего извинительна только по сей одной причине [158] .
158
Сильнейшее доказательство чрезмерно хитрого обмана, недостаточного устройства в правительстве и его чрезвычайной слабости, даже и во времена царствующего Кин-Лонга, содержатся в Барровом путешествии в Кохин-Китай при случае похода кантонского наместника Фу-Чанг-Тонга в 1779 г. против Тонкина. Зри стр. 251–254, подл, издан., в 4.
Барро справедливо примечает, что природные свойства китайцев изменены тираническим правлением, преобратившем их добродушие в хитрость и нечувствительность. Самые ревностные китайцев защитники того не отвергают, хотя и стараются извинять их. В новейшем, бесспорно из всех лучшем описании Китая, в коем беспристрастно Барро изображает китайцев в существенном их виде, находится подтверждение многих доводов, содержащихся в философических о египтянах и китайцах исследованиях славного писателя де-Па (de Pauw), коего обвиняли в строгих и пристрастных суждениях о последних. В кратком повествовании моем о сем предмете, в коем привожу я одни только действительные происшествия, не найдет также читатель доказательства возвышенной их нравственности. Он удостоверится, что правительство их, невзирая на некоторые блестящие статьи законов и государственных постановлений, весьма далеко не достигло той степени совершенства, о коем желали многие заставить нас думать.
Как можно приписывать совершенство правительству, терпящему беспрестанные в государстве возмущения, хотя оные и бывают часто следствием одного голода? Таковое зло служит уже достаточным доказательством, сколь далеко от совершенства, китайское правление даже и под господством татар, из коих государи отличались в разные времена деятельностью и могуществом более нежели женоподобные, робкие правители из природных китайцев. Испытав столь часто вредные последствия сих возмущений, не могли они найти еще деятельного средства к отвращению сего зла. Бесспорно, что в обширном и многолюдном государстве трудно устроить общее благоденствие.
Но сие обстоятельство есть то самое, которое обратило на себя особенное внимание света, и побудило нас удивляться китайцам. Содержать народ, которого многолюдство простирается до 300 миллионов, всегда под одинакими законами, в согласии и покое, означает, конечно, высокую степень мудрых государственных правил и отличных, кротких свойств нации. Не что в Китае покоряются столь многие миллионы одной самодержавной особе, тому причина разные обстоятельства, которые не могут служить доказательством мудрого образа правления. Благосостояние и покой китайцев есть ложный блеск, нас обманывающий. Самая обширность и многолюдство полагают препоны ко всеобщему возмущению, к коему, по многим известиям, все умы уже преклонны, я долго еще не доставать будет в Китае человека, который бы мог быть главою недовольных.
Люди особенных и отличнейших дарований, способные к произведению перемены в правлении и устроению нового, нигде, может быть, столь редки, как в Китае. Нравственное и физическое воспитание, образ жизни и образ самого правления затрудняют много явление подобных людей, хотя и не делают того совершенно невозможным [159] .
Довольно известно уже, что число недовольных распространилось ныне по всему Китаю. В бытность мою в Кантоне 1798 года возмущались три провинции в царствование даже мудрого Кин-Лонга; но теперь бунтуют многие области; почти вся южная часть Китая вооружилась против правительства. Искра ко всеобщему возмущению тлится. Среди государства и близ самого престола оказываются беспокойства. Но какие меры приемлет против того правительство? Одни, явно зло увеличивающие, которые, невзирая на высокомерные и надменные повеления, обнаруживают ясно слабость его и перед простым китайцем.
159
Чу, изгнавший в 1355 г. татар из Китая и учредивший в 1368 г. династию двадцатую или династию Минг, был природный китаец низкого происхождения.
По испытании некоторых неудачных действий оружия против возмутителей прибегает правительство к другому средству, состоящему в подкуплении. Передающийся сам собою из бунтовщиков на сторону правительства получает в вознаграждение за то 10 таелов (15 испанских пиастров) и должен вступить в службу императорскую. Если кто из таковых имеет некоторый чин, тому дается знак почести, состоящий, как известно в пуговице, носимой на шапке [160] . Сии меры подают повод беднейшим передаваться часто и по получении награждения уходить опять к бунтовщикам при первом случае. Таковое награждение побуждает многих присоединяться к возмутителям поелику они уверены в прощении и в награждении. Одних только попадающихся в руки правительства в вооруженном состоянии казнят смертью и выставляют головы их на позор в клетках [161] . Но сие при слабых мерах случается редко.
160
Один из предводителей бунтовщиков, хотевший передаться, переговаривался долго с правительством, он требовал настоятельно пуговицы высшей степени, нежели каковую ему дать хотели,
и правительство согласилось, наконец, удовлетворить его.
161
Мы сами видели таковые головы в Макао при входе в гавань.
Междоусобная война, распространившаяся ныне столько, что правительство с немалым трудом окончить ее возможет, прекращена была бы вдруг удачным образом, как то узнал я в Кантоне, если бы хитрость некоторых придворных тому не воспрепятствовала. Прежний адмирал Ванта-Джин, человек опытный, лишен неожиданно начальства над флотом. Он как неустрашимый, ревностный и деятельный, находился всегда в море, одержал над возмутителями многие победы и навел на них великий страх. Его отличные свойства и счастие возбудили в министрах зависть, и они препоручили главное над флотом начальство своему любимцу, коему однакож почли нужным подчинить ВантаДжина.