Первомайка

Воспоминания Героя России Альберта Маратовича Зарипова в основном касаются января 1996 г. Тогда он, будучи старшим лейтенантом и командиром группы, и его товарищи из 22-й отдельной бригады специального назначения ГРУ ГШ стали единственной преградой на пути прорывающейся в Чечню банды Радуева. Причины того, что при (теоретически) подавляющем превосходстве в людях и технике, отражать прорыв радуевцев пришлось (практически) горстке наших солдат и офицеров, Зарипов очень подробно объясняет в своей книге. В бою Альберт Зарипов был ранен: пуля

вошла в левый висок и вышла из правого глаза. Из-за врачебной ошибки полностью утратил зрение. После этого написал несколько книг.

Смерть и увечия отступают перед достоверной информацией... Если бы мы знали о том, что нам тогда было неизвестно, то события разворачивались совершенно по-другому... И многие из нас остались бы живы и невредимы... Но увы... Настоящая книга была создана также для того, чтобы вооружить вас порой бесценными знаниями и опытом, которые помогут вам сохранить жизнь и здоровье в условиях современной войны. Чтобы эта книга беспрепятственно и быстро дошла до своего читателя, почти весь тираж ее будет просто роздан. И тем не менее благотворительность является для меня чрезмерной роскошью, поскольку на издание этой книги мне пришлось затратить свои личные средства (Уточняю: пожертвовал недвижимостью). В связи с этим, и если книга досталась вам бесплатно, то я все-таки предлагаю вам оплатить ее стоимость, переслав 70 рублей на следующие платежные реквизиты:

Адрес: г. Москва, ул. Сретенка 17, стр.1/2

к/с 30101810400000000225

р/с 30301810838000603809

БИК 044525225 Сбербанк России г. Москва

ИНН 7707083893 Мещанское ОСБ 7811

ОКПО 00032537

ОКОНХ 96130

Зарипову Альберту Маратовичу

пишите RG613@yandex.ru.

От героев былых времен Не осталось порой и имен. Все, кто приняли смертный бой, Стали просто землей и травой.

К середине дня все вокруг изменилось. Вместо утренних тяжелых и мрачных туч по небу не спеша плыли легкие перистые облака, сквозь которые часто выглядывало солнце, освещая все вокруг ярким и радостным светом.

Я сидел на корточках и смотрел, как падавшие на снег бурые, почти черные капли и сгустки вспыхивают под солнечными лучами сочным алым цветом. Под каплями снег подтаял, и уже образовалось маленькое озерцо свежей дымящейся крови.

У солдата был начисто снесен затылок, и черные волосы были вмяты в бурую мозговую массу. С некоторых слипшихся прядей стекали тоненькие струйки. Озерцо росло.

Мне было не по себе наблюдать за последними минутами угасающей жизни. Я хотел встать и уйти к своим солдатам, но что-то удерживало меня на месте. Каких-то пятнадцать минут назад солдат был цел и невредим: стрелял, переползал, перебегал, меняя позиции. А теперь он лежал на брезентовых носилках, весь искромсанный осколками противотанковой гранаты. Я с несколькими разведчиками

прикрывал отход второй группы, которая, покинув свой огневой рубеж, была в, казалось бы, безопасном укрытии, когда разорвалась эта граната, выпущенная из РПГ. После того как дым рассеялся, стало видно, как двое солдат под руки волокли тяжелораненого бойца. Мы открыли огонь в три ствола по домам, где мог засесть гранатометчик. Но сейчас все это казалось таким далеким, и только раненый напоминал о случившемся.

Несмотря на тяжелое ранение, боец был в сознании и слабым голосом повторял одно и то же:

— Вертолет где?.. Сука… Где вертолет?.. Сука… Вертолет…

Голову солдата осторожно поддерживал за макушку командир второй группы, который терпеливо ждал доктора и отвечал солдату:

— Вертолет уже вызвали… Уже летит… Вертолет сейчас будет… Ты потерпи…

Сейчас в госпиталь тебя отправим…

Доктор подготовил перевязку и начал аккуратными и быстрыми движениями перевязывать голову раненого. Бинт сразу же промокал алыми пятнами, но с каждым слоем пятна все уменьшались, и вскоре голова стала похожа на большой белый шар с редкими пятнышками алого цвета.

Доктор окончил перевязывать и встал:

— Бедняга… Могут не довезти…

Я тоже встал и пошел к своей дневке. В моей группе тоже был раненый, и его надо было подготовить к эвакуации. Ранен он был навылет в обе ноги еще в самом начале боя. Сейчас он лежал на спальных мешках с блаженной улыбкой от вколотого промедола и тоже ждал вертолета. Оба раненых были пулеметчиками, и, наверное, тяжесть пулемета и патронов делала их неуклюжими и заметными на поле боя. Я шел к своим, чавкая по каше из подтаявшего снега и грязи, и подбирал новую кандидатуру для замены выбывшего пулеметчика в своей разведгруппе.

Проходя мимо оборудованной для пулемета ПКМ позиции на моем левом фланге, я почему-то замедлил шаг, и какое-то смутное и тревожное чувство охватило меня.

Эту огневую точку должен был занимать мой штатный пулеметчик, но утром он был ранен, и теперь нужно было искать ему замену. Я мысленно перебирал в уме весь личный состав моей группы, но никто не умел обращаться с пулеметом так, как это необходимо в бою. Поэтому единственной достойной кандидатурой на замещение вакантной должности пулеметчика была… Я отогнал от себя тревогу и печаль и зашагал дальше. После всего пережитого сегодня как-то не хотелось думать о завтрашнем дне.

Ярко светило солнце, настроение было отличное, потери минимальные — красота. Я даже не подозревал о тех событиях, что произойдут через двое с половиной суток, по сравнению с которыми сегодняшний штурм покажется детской прогулкой.

Но всего этого знать мне было не дано, и потому я с легким сердцем сбежал по склону к костру первой группы, где меня уже ждал крепкий чай с черными сухарями.

Вот уже минут с пять-десять я пытался сосредоточиться и основательно поработать над топографической картой, но мне мешало это сделать какое-то странное чувство.

Прослужив почти девять лет в разведчастях специального назначения, я успел приобрести и выработать несколько дополнительных чувств. Первым появилось «чувство задницы». Тогда я служил просто солдатом, и появившееся дополнительное чувство помогало мне предугадать надвигающуюся опасность в виде командира группы или дембеля-замкомгруппы. Правда, иногда оно выкидывало какую-нибудь злую шутку, но в основном служило мне верой и правдой. Позднее, с каждым годом службы в разведке, дополнительные чувства только развивались и улучшались. Теперь, уже будучи сам командиром группы спецназа, я мог почти безошибочно определить, что меня тревожит.