Первооткрыватели Курских древностей. Очерки истории археологического изучения южнорусского края. Советское краеведение в провинции: взлёт и разгром (1920–1950-е годы)
Шрифт:
Такими, примерно, видятся мне мотивы, по которым власти решили не только свернуть краеведческое движение, но и внести многих его представителей в проскрипционные списки. Более детальный и углубленный анализ политического и идеологического контекста развития и гибели советского краеведения содержится в работах А.А. Формозова и С.О. Шмидта [120].
После обнародования всей правды о советских репрессиях против российской интеллигенции особенно прискорбны рецидивы клеветнической лжи и лукавые фигуры умолчания относительно соответствующих фактов. Так, глава Курского областного общества краеведов, формально воссозданного на рубеже 1980-х – 90-х гг., Ю.А. Бугров, сам поначалу опубликовавший курские материалы следственного дела своих предшественников (№ П-16967 Архива
В качестве своеобразного постскриптума к этой главе приведу еще один архивный документ: «Вопросы к товарищу Рыбакову», чья археологическая экспедиция работала на Курской земле в 1937, 1939 гг., т. е. всего через несколько лет после «раскрытия заговора краеведов». Вопросы эти сформулировали новые работники Курского краеведческого музея:
«1) Собрать сведения о движении доисторического человека и жившего здесь (признаки его селищ); 2) Об исторических народах, оседавших на нашей территории; 3) О случайно проходивших народах по нашей области с юга, запада, севера, востока; 4) О северянах, об их соседях вятичах; 5) О литовских народах; 6) О движении монгольских племен и об их дорогах (шляхах); 7) Произвести обследование границ бывшего Московского государства XVI–XVII вв. (Белгород, Рыльск – центры по сооружению заграждений); 8) О случайных находках и кладах области; 9) Составление черновой картотеки для будущей археологической карты; 10) Приобрести литературные труды Самоквасова о северянах. Его же труды по Курску. То же Спицына и Городцова»[122].
Все перечисленные и многие другие сюжеты исторического краеведения Курска и его округи совсем не обязательно было выспрашивать у московского доцента (будущего академика) Б.А. Рыбакова, которому на курских раскопках не хватало квалифицированной рабочей силы. По каждому из этих вопросов Г.И. Булгаков или Л.Н. Соловьев, любой другой опытный краевед с дореволюционным образованием мог бы прочитать экспромтом целую лекцию, снять со своей книжной полки всю нужную литературу. Но их всех или лишили свободы, или оторвали от краеведческой работы. К сожалению, следующим поколениям местных историков родного края во многом пришлось начинать с нуля – преемственность в развитии нашего провинциального краеведения, локальной истористики оказалась с начала 30-х гг. нарушена, как теперь ясно – практически необратимо [123]. Традиции так называемой «микроистории» в провинции довелось после многолетнего перерыва продолжать на сколько-нибудь достойном уровне уже не добровольцам из среды разночинной интеллигенции, а немногим представителям высшей школы, музейного дела, библиотек, архивов и т. п. государственных учреждений культуры.
Глава II
Л.Н. ПОЗНЯКОВ – СОБИРАТЕЛЬ АРХИВНЫХ СОКРОВИЩ
…В то время все ждали раскрытия главных тайн человечества. На смену надеждам, естественно, пришло безысходное отчаяние… Другие, напротив, полагали, что прежде всего следует уничтожить бесполезные книги. Они врывались в хранилища, показывали свои мандаты, не всегда фальшивые, с отвращением листали книги и обрекали на уничтожение целые полки. Их гигиеническому, аскетическому пылу мы обязаны бессмысленной потерей миллионов книг… А я утверждаю, что Библиотека беспредельна.
У стен, в глубоких и вместительных нишах, стояли взломанные дубовые сундуки; возле одного из них, под разбитой крышкой, Гэндальф увидел разорванную книгу. Нижний край книги обгорел, она была истыкана мечами или стрелами и заляпана бурыми пятнами – кровью. Гэндальф бережно поднял книгу и осторожно положил её на могилу Балина.
– Насколько я понимаю, – проговорил маг, – это летопись Балинского похода.
Итак, из образованных и дееспособных знатоков старины в Курске 30-х-50-х гг. уцелели буквально единицы. Поэтому нетрудно отобрать среди курских персонажей достаточно типичные для провинциального краеведения фигуры этого, в конец децентрализованного да идейно, методически измельченного периода местной историографии.
Пусть первым будет историк-архивист, знаток письменных источников (Государственные архивы к тому времени стали обязательным элементом исполнительной власти на местах, и на должностях архивистов в провинции скорее всего мог приютиться культурный исследователь старины).
Вторым в нижеследующем изложении пойдет сотрудник музея, устроитель его фондов и экспозиций (ответственности побольше, чем у архивиста, но приспособиться к «политическому моменту» возможно без особых потерь для интересов науки и культуры).
Третьим – археолог, ищущий и копающий следы далекого прошлого региона (после Отечественной войны, где пораньше, где попозже, но в большинстве областей РСФСР нашлись и такие, как правило одиночные представители полевой археологии – свято место столь лестного для романтиков и честолюбцев-бессребренников рода не бывает совсем уж пусто).
Прежде – архивист. Настоящий.
Леонид Николаевич Позняков (1892–1953) – уроженец Курска, выходец из весьма почтенного по возрасту дворянского рода. Через несколько войн и революций с их пожарами, погромами и обысками Л.Н. сохранил документ одного из своих предков – подлинное, с красной сургучной печатью «Свидетельство 1799 г. ноября 21 дня… от мушкетёрского полку, служившему в оном подпоручиком и по Высочайшему Его Императорского Величества [Павла I – С.Щ.] приказу… отставленному от службы с награждением порутчичьим чином Ивану Познякову»[1].
Отец будущего краеведа, Николай Алексеевич Позняков (1847 г.р.), не доучившись в Курском уездном училище, пошел служить мелким канцелярским чиновником. Всю жизнь он добросовестно тянул служилую лямку в Курске и Орле, дойдя в конце концов до заведования Курским лесничеством – заметный в масштабе губернии пост по Управлению казенных имуществ. В 1880 г. молодой канцелярист женился на дочери генерал-майора, девице Поликсене Федоровне Фон-Шваненфельд, а на следующий год получил очередной чин титулярного советника [2]. Почти как в известном романсе на стихи П.И. Вейнберга, только со счастливым концом.
Позняков-младший закончил Курскую гимназию, а затем физико-математическое отделение ближайшего – Харьковского университета. В годы первой мировой войны призывался в действующую армию. После демобилизации пошел сначала по отцовским стопам – гражданскую «службу начал в Курской казенной палате, а затем служил в разных учреждениях местных, как-то: Губсовхоз, Военком [санитарный отдел – С.Щ.], Pay спирт, Госспирт» [3], – отмечалось им в анкете Общества краеведения 12 января 1924 г.
В члены этого общества он вступил, заведуя магазином водочных изделий Госспирта. Но краеведы приняли его в свои ряды безоговорочно, даже с радостью, ведь серьезный интерес к истории появился у тогдашнего совслужащего давно, «ввиду чего я состоял членом Курской Архивной комиссии приблизительно с 1908 г. – Объяснял Л.Н. в той же анкете. – Для изучения я работал в Москве в Румянцевской библиотеке [ныне РГБ – С.Щ.], в Архиве министерства юстиции… [Ныне РГАДА – С.Щ.]»