Первопричина 3: СССР, любовь и магия
Шрифт:
— Какой смелый мальчик, — хихикает она. — Давненько я таких не встречала. И ты… Ты меня притягиваешь. Ты для меня как маяк. М-м-м… Всё будет хорошо, Игорь. Главное — слушай своё сердце. Хотя… Какой бардак у тебя в голове. Куча стереотипов, убеждений, моральных блоков. Надо тебе помочь, пока сам себя до дурдома не довёл. Так, это лишнее. Это нам не надо. Это усилить, это убавить. Болевые ощущения мы удаляем. Воспоминания о прошлом приглушаем, у тебя здесь новая жизнь и прекрасная семья. Не надо так цепляться за то что было. Хм… Вроде всё.
Скворцов морщится, как вдруг начинает улыбаться. Екатерина наклоняется к нему, касается лбом его головы и хихикая отходит.
— Так, Денис Матвеич, нам пора работать. И успокойте Грибочкину, пока она их не замучила. Жду вас в вертолёте.
— Ну вот, теперь ещё Грибочкину успокаивать, — присаживаясь на корточки рядом с Машей ворчит Горчаков. — Мария! Подъём!
— А!
— Значит так, на сегодня эксперименты прекратить. Всех в палату перевести. Из комы, если это возможно, вывести. Родственников успокойте. Выполнять.
— Слушаюсь, товарищ полковник.
Утро следующего дня. Военный госпиталь. Игорь.
Сознание возвращается рывками. Вот только что созерцаю образ парящей над сугробами женщины в белых вуалях и тут же понимаю что лежу на койке. Мгновение темноты, снова образ женщины и снова пробуждение.
Пробуждение безболезненное, что настораживает. Не открывая глаз ощупываю себя…
Так, где я? Сколько времени прошло? Если судить по тому что кость из плеча не торчит и даже шрама нет, то отдыхаю я довольно долго. А… А почему кость торчала? Что случилось? Почему я уверен что мне должно быть больно? А мне не больно, вообще. Даже голова не болит. Мысли ровные, ясные, какая-то лёгкость. Так, без паники.
Открываю глаз, осматриваюсь. Я в палате… А в палате я потому что… Что? И я тут не один. У противоположной стены отдыхает живая и здоровая Женя. Прямо за ней Иванова. За моей койкой Громова. В центре палаты, за столом спят: Лена, Таня и Грибочкина.
Значит, не так уж и много прошло. Или… Или? Боли нет. Они все здесь, а мне не больно. Или таблетки Тихонова помогли, или… А ну-ка проверим. Я возьму их всех в жёны. Мы будем жить вместе. Все будем мыться в душе. Я женюсь! На всех сразу!
И что? Почему не противно? Почему не выворачивает? Почему мысли кажутся правильными? Почему…
Может быть… Мне что-то снилось. Что-то страшное. Снилось? Тогда с какого мы в больнице? Значит что-то случилось. Серьёзное такое. Хотя…
— Лен, — пытаюсь сказать но вместо этого шепчу. — Лен. Лена. Леночка.
Лена резко поднимает голову, толкнув Таню бежит ко мне и подбежав не придумывает ничего умнее как упасть на меня и до хруста рёбер стиснуть.
— Прости, за всё, — прижав ладони к моим щекам и осыпая лицо поцелуями плачет она. — За всё что было… Я просто дура! Игорь…
— Лен, ты чего? Что я опять сделал?
— Ты не помнишь? — удивляется Таня.
— Мне снилось какая-то гадость. У меня из плеча торчала кость. Я шарился в дыму. Резнова зачем-то бил. Женьку искал. А ещё у меня горели ноги. Мне вообще дурацкие сны снятся.
— Игорь, — осторожно подходя к нам вздыхает Грибочкина. — Это не сон. Вы попали в аварию.
— Ах ты… — осознавая весь ужас происходящего выдыхаю. — Все в порядке? Мы всех вытащили? Я видел плохо.
— Я вообще не понимаю как ты видел, — морщась высказывает Маша. — У тебя в глазах осколки стекла были. Ну чо сидишь, целуй их. Извелись уже все.
— Тебя тоже, — глядя на Грибочкину и решая воспользоваться всеобщим настроением улыбаюсь.
— А давай, — облизав губы и вытянув их тянется она ко мне.
Быстро целую её в нос, смотрю в глаза и улыбаюсь. Грибочкина же закипает. Краснеет и сжав кулаки рычит. Закрыв глаза глубоко вдыхает…
— Слушай меня ты, поганец, — подняв палец скалится Маша. — Я из-за тебя, чуть с ума не сошла. Летела как дура к месту аварии. Дралась с местными врачами. Сидела около твоей кровати. А ты меня поцеловать не хочешь?
Ну ты и сволочь.
— Да поцелуй ты её, — вставая потягивается Ольга.
Тут же садится, ощупывает свои ноги и не найдя даже следа от ожогов, весело хихикает.
— Путаница будет, — садится Иванова. — В нашей семье две Маши. Предлагаю называть её по имени отчеству.
— А я как обижусь на это, — уперев руки в бока едва не кричит Грибочкина. — Как вызову к себе. А потом как устрою промывание желудка, да не одно, а десять. Как закреплю всё это клизмой. Тогда ты точно ко мне по имени отчеству обращаться будешь. Шёпотом так, с придыханием.
— Лучше поцелуй, — ложась и прячась под одеяло шепчет Иванова.
Лена, Таня и Женя, одобрительно кивают. Видя это, Грибочкина подходит ближе, наклоняется и тянет губы.
А… А… А почему нет? Девка красивая… Что за словечки такие? Да и мысли какие-то дурацкие… А почему дурацкие? Мы же запечатлились. Давно уже.
Тем временем Маша уже почти вплотную ко мне и чмокая губами продолжает приближаться.
— Маш.
— Чего? Давай целуй.
— Можешь кое-что сделать для меня?
— Ну… Смотря что. Давай уже быстрее.
— Открой рот, высунь язык и скоси глаза.
— Ты издеваешься?