Первопроходцы
Шрифт:
Перед глазами древних художников находился обширный мир диких, живущих своей жизнью животных, населявших тогда степи и пустыни Центральной Азии. Мир, на который они смотрели не равнодушным взглядом наблюдателя, а взволнованными глазами охотника.
Лошадь — сюжет классический, постоянный в палеолитических росписях Запада — в Хойт-Цэнкере представлена одним-единственным рисунком, но очень своеобразным: у нее нет головы, но есть второй хвост. При общем совпадении с анималистическими сюжетами западноевропейского палеолитического искусства в здешних росписях обнаруживается и определенное, отчетливо выраженное своеобразие. И еще — ни на одном из рисунков в пещерах Франции и Испании нет, например, верблюдов. Но двугорбый верблюд, бактриан, в пещере Хойт-Цэи-кер —
Древние художники могли рисовать только тех животных, которых они видели собственными глазами, вокруг себя. Следовательно, эти рисунки сделаны не позднее 15-тысячелетия и относятся к верхнему палеолиту! Это новое открытие потрясло ученых.
Принято считать, что древнейшие, классические в своем роде памятники искусства первобытного человека — пещерные росписи, оставленные людьми ледниковой эпохи, сосредоточены на сравнительно ограниченном пространстве Западной Европы — во Франции и Испании. Только Запад считался родиной искусства. Здесь жили, по словам одного из известных археологов, Г. Осборна, "греки" палеолитического времени, вдохновенные мастера живописи, гравюры и резьбы.
Никто даже не предполагал до недавнего времени, что и Азия тоже может дать произведения искусства, не уступающие западноевропейским. За последнее десятилетие и на востоке, в Сибири в палеолитических памятниках Мальта и Буреть найдены прекрасно выполненные скульптурные изображения женщин, птиц, мамонта. На Лене Окладниковым были открыты наскальные рисунки этого же периода. На Южном Урале в Каповой пещере Бадером и Рюминым обнаружены великолепные пещерные росписи, где красной краской умелой и талантливой рукой мастера нарисованы мамонты и лошади. И, вот наконец, в Центральной Азии, в Монголии также оказались пещерные росписи.
Все это говорит о том, что и в Азии существовали свои очаги первобытного искусства, были свои Рафаэли. Их творения донесли до нас не только облик вымерших животных, но и благодаря талантливому и выразительному исполнению стали в ряд тех бесценных художественных произведений, способных вызвать такое же неподдельное восхищение, которое мы испытываем, встречаясь с подлинным, прекрасным искусством иных, более близких к нам эпох.
Это удивительное искусство, появившееся в Монголии еще в палеолите, не исчезло в более позднее время, обретая постепенно новую силу, свежесть и своеобразие. Рисунки каменного, бронзового и железного века открыты Окладниковым, его учениками и коллегами во многих местах Монголии. На одних писаницах древними художниками сделано всего несколько рисунков, на других их сотни и тысячи. Иные из этих уникальных памятников искусства прошлого еще до конца не изучены и не вошли в научный обиход. Не случайно Окладников заканчивает свою книгу "Олень Золотые Рога" словами: "Здесь я могу, наконец, поставить последнюю точку в своем рассказе об охоте за писаницами. Но сама эта охота, конечно, не закончена. Еще не высохли чернила па последней странице рукописи этой книги, а перед моим взором уже встают новые неведомые дали, возникает целый мир еще никому не известных наскальных рисунков, который ждет своих исследователей и друзей".
Многие годы своей беспокойной, кочевой жизни Окладников отдал изучению Дальнего Востока. Еще в 1935 году по инциативе известного этнографа и писателя Владимира Германовича Тан-Богораза он совершил свою первую экспедицию на Амур.
…Лодку, словно в море, раскачивало на крутых амурских волнах. Незакрепленный конец паруса хлопал при сильных порывах ветра. Их было четверо, молодых, полных веры в свою удачу и оптимизма парней. Окладников хорошо помнил слова Тан-Богораза, сказанные перед отправлением в экспедицию: "Вас ждет нелегкая работа, трудности и испытания, но Приамурье — это страна удивительных возможностей, она открывается только отважным и умелым". И вот первый день путешествия по бескрайним амурским просторам. Впереди еще сотни километров по могучему Амуру-батюшке. Сильное течение гнало лодку все вперед и вперед.
К нанайскому поселку Сакачи-Алян лодка пристала на закате дня. С воды были видны домики "на курьих ножках" — свайный поселок. У шалашей сидели на корточках старики и старухи, курили длинные трубки. От этого мирного вида веяло эпическим покоем и мудростью тысячелетий. Вдали высились деревянные трубы, непонятным образом выраставшие из земли, на расстоянии нескольких метров от дома, а рядом с ними — двускатные крыши нанайских жилищ, которым и принадлежали эти трубы.
В глубокой задумчивости Окладников долго стоял около построек, удивляясь простоте сооружения, в которой заложен многовековой опыт жителей седого Амура. И только позднее ему посчастливится раскопать жилище раннего железного века, в котором он увидит широкие лежанки, обогреваемые снизу дымоходом, выложенным из плит. Этот древнейший в мире кан, сооруженный две с половиной тысячи лет назад дальневосточными народами. Им позднее будут обогревать свои жилища чжурчежени, одно из амурских племен, создавшее в начале XIII века могущественное государство на Дальнем Востоке. Затем кан перейдет к их прямым потомкам — нанайцам. С Дальнего Востока кан распространится и в соседние страны — Корею, Маньчжурию и далее в Китай.
Размышления Окладникова прервали нанайцы — старик со старухой. Они приветствовали незнакомца и пригласили его в дом выпить чаю. Уже глубокой ночью, после очередной чашки круто заваренного кипятка, Алексей Павлович впервые услышал нанайскую легенду о рисунках Сакачи-Аляна.
"Это было давным-давно. В начале Света жили три человека. У них было три лебедя-ныряльщика. Однажды послали люди лебедей-ныряльщиков на дно реки достать для Земли камней и песка. Птицы нырнули. Семь дней были под водой. Вышли, смотрят: Земля ковром цветет, в реке Амур рыба плавает, тогда три человека сделали человека по имени Кадо и женщину Джулчу. И еще деву по имени Мамилчжи. Народ размножался и заселял всю землю по Амуру…"
Старый нанаец глубоко затянулся дымом из своей трубочки и надолго замолчал. Языки пламени вырывали из темноты лица сидящих у очага людей. Явственно слышался плеск: внизу волны Амура неслышно набегали на берег и, поиграв среди громадных валунов, также тихо откатывались назад. Лицо рассказчика — лицо мудреца, изрезанное глубокими морщинами, было погружено в раздумье. Нет, он вспоминал не легенду, которую помнил хорошо и много раз рассказывал своим детям и внукам. Он думал о своем маленьком народе, о его прошлом и настоящем.
Наконец постучал трубочкой о бревно и, выбив остатки табака, продолжил:
"Кадо сказал: "Есть три солнца на небе. Жить слишком горячо. Я хочу застрелить два солнца!" И пошел к восходу. Вырыл яму, спрятался в ней. Увидел, как взошло первое солнце, и застрелил его. Выстрелил во второе солнце, но — мимо. Третье — убил. Одно среднее осталось.
Вода кипела — горой стала. Гора кипела — речкой стала. А пока камни не остыли, Мамилчжи нарисовала на них птиц и зверей. Потом камни стали твердыми…"
Так вечным памятником великим делам первого охотника стали древние рисунки, застывшие на гранитных валунах и скалах у нанайского села Сакачи-Алян.
А ранним утром, когда первые лучи солнца позолотили верхушки сосен, старый нанаец на узкой лодке-оморочке, сшитой из коры деревьев, привез путешественников к тому месту, которое многие сотни лет считалось священным.
Здесь, на берегу могучей реки, громоздились глыбы черного базальта. Много миллионов лет назад они исторглись из недр земли и с тех пор лежат на берегу. Во время шторма, когда серый от пены и брызг, Амур страшен и всесилен в своем буйстве, они грудью отражают натиск волн и ничто не в состоянии сдвинуть с места эти черные громады — символ вечности и покоя.