Перворожденный
Шрифт:
Ситас, наконец, понял. Хотя эльфы могут жить как муж и жена тысячу лет, они способны к рождению ребенка только три или четыре раза за всю жизнь. Эти периоды нерегулярны; даже врачеватели, жрицы Квенести Па, не могут предсказать их более чем за день-два.
– Почему ты мне раньше не сказала? – смягчившись, спросил Ситас.
– Тебя здесь не было. Ты спал отдельно.
– Со мной так трудно поговорить?
Она сжала край вышитого воротника.
– Да, так трудно.
– Тебе не составляет труда получить от других то, что нужно, – небрежно продолжал Ситас. – Ты собираешь подарки и комплименты, словно ребенок цветы на лугу. Почему ты со мной не можешь поговорить? Я твой муж.
– Ты тот, за кого я вышла замуж, – поправила она, – а не тот, кого я любила.
Ситас резко поднялся:
– Я услышал довольно. Впредь ты…
Она двинулась к нему:
– Ты хоть раз меня выслушаешь? Если ты намерен и дальше рисковать своей жизнью из-за ерунды, ты сначала должен завести ребенка. Тогда наш брак будет иметь какой-то смысл. Наследнику нужен наследник. Тебе нужен сын; мне нужен ребенок.
Принц сложил руки на груди; он был несколько недоволен ее мольбами, и это смущало его. Почему ее просьба раздражает его?
– Может, в том, что так случилось, есть мудрость богов, – ответил Ситас. – Сейчас не лучшее время заводить семью.
– Как ты можешь так говорить?
– Это воля Матери. Моя жизнь не принадлежит мне. Я живу для народа. Со всеми этими неурядицами на западе я, может, буду вынужден взять в руки оружие для защиты дела Пророка.
Герматия горько рассмеялась:
– Ты – и воин? Ты говоришь не о том брате. Кит-Канан – вот кто воин. Ты – жрец.
– Кит-Канана здесь нет, – холодно произнес Ситас.
– Молю Астарина, чтобы он оказался здесь! Он бы не оставил меня прошлой ночью! – огрызнулась Герматия.
– Довольно! – Ситас направился к двери и официальным тоном промолвил: – Госпожа, я искренне сожалею, что упустил время, но дело сделано, и от сожалений о прошлом легче не станет.
Он вышел, а Герматия, оставшись одна, разразилась бурными рыданиями.
Ситас с каменным лицом спустился по ступеням. Слуги и придворные, увидев его, расступались. Все кланялись, как требовал обычай, но никто не смел заговорить. В приемном зале Звездной Башни поставили два новых кресла. Низкое, плюшевое, предназначалось для Дунбарта, посла из Торбардина. Во втором, изящном, высоком, с позолоченными ручками, сидела Тералинд. Ее муж, номинальный посол, восседал рядом с ней в своем кресле. Претор Ульвен не произнес ни слова, и скоро все забыли о его присутствии.
Ситэл, разумеется, занимал трон, и слева от него стоял Ситас. Зал заполняли придворные и слуги. Ульвиссен все время вертелся у золотого кресла своей госпожи, внимательно слушая и лишь изредка открывая рот.
– Территория, о которой идет речь, – говорил Ситэл, – ограничена на юге изгибом реки Харолис, на западе находится город Кзак-Царот, с востока ее огибают Халькистовы горы, а на севере, на великой равнине, находятся истоки реки Вингаард. Во времена моего отца эта область была разделена на три части. Самая северная была названа Вингаардин, центральная – Каганести, а южная – Царотельм.
Дунбарт взмахнул усыпанной кольцами рукой.
– Твои познания в географии велики, Высочайший, – заметил он с преувеличенной вежливостью, – но каков смысл этих речей?
– Как я только что собирался сказать, во времена моего отца наши народы не предъявляли прав на эти три провинции. Они управлялись, и управлялись плохо, местными лордами, которые вымогали у простых людей налоги и постоянно воевали друг с другом.
– Но сегодня дело обстоит по-другому, – вмешалась Тералинд.
– Там по-прежнему творятся беззакония, – ответил Ситэл. – Об этом свидетельствует убийство моих пятидесяти воинов большим отрядом всадников – людей.
В воздухе повисла тишина. Эльфийские писцы, заносившие на бумагу каждое слово, застыли с перьями наготове. Дунбарт с любопытством взглянул на Тералинд.
– Ты не возражаешь, госпожа, что Пророк описывает грабителей как людей? – многозначительно произнес он, облокотившись на ручку кресла и наклонившись вперед.
Женщина пожала плечами, обтянутыми зеленым бархатом, а Ульвиссен подошел поближе к спинке ее кресла.
– Императору не подчиняется весь род людской, – согласилась Тералинд. Ситас почти что расслышал в ее фразе непроизнесенное «пока еще», – Точно так же, как король Торбардина правит не всеми гномами. Я не знаю, кто такие эти бандиты, но если они и люди, то не подданные Эргота.
– Конечно же, нет, – мягко продолжил Ситэл. – Но, тем не менее, ты не станешь отрицать, что император ничего не предпринял, чтобы остановить толпы поселенцев, которые пересекли равнину и спустились по рекам на лодках и плотах. Они сгоняют с мест и Каганести, и Сильванести, которые переселились на запад. Это нужно прекратить.
– В Эрготе не хватает жилья и работы для всех, так же как и полей, чтобы вырастить достаточно хлеба, – возразила Тералинд. – Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди-переселенцы покидают границы империи и идут на восток, в малонаселенную область, на которую претендует Сильванести.
– В Торбардине никто не пытался поселиться, – беспомощно произнес Дунбарт.
Принц Ситас сделал знак писцу, и тот принес ему свиток пергамента, исписанный мелким, аккуратным почерком. В конце свитка виднелись две большие восковые печати.
– Это принадлежащая нам копия договора, заключенного между Пророком Ситэлом и Императором Тионом четыреста лет тому назад. По этому договору Эрготу запрещено колонизировать Вингаардин без согласия Звездного Пророка.
– Император Тион был стариком. Многие из его поступков, совершенные в последние годы жизни, оказались ошибочными, – бестактно заметила Тералинд.
Ульвиссен, задумчиво поглаживавший рыжую бороду, наклонился к ней и прошептал что-то на ухо. Она, кивнув, продолжала:
– С тех пор как скончался Тион, около шести заключенных им договоров признаны недействительными. Договор, который держит в руках принц Ситас, является сомнительным.
Престарелый претор, сидевший рядом, слегка пошевелился, но Тералинд не обратила на это внимания.
Дунбарт соскользнул со своего кресла, аккуратно подобрал складки туники вокруг бочкообразного живота и произнес: