Первостепь
Шрифт:
Но у копья знакомый наконечник. Этот наконечник не тронет Режущего Бивня. Он ошибся. Он долго не может поверить, но его поджидает другой человек. Не Угрюмый Носорог. Большеглазый Сыч.
Большеглазый Сыч поднимает опиравшуюся на руку голову, и как будто тень улыбки взбегает на его окровавленное лицо:
– Не пугайся моего брата, Режущий Бивень. Он не тронет тебя, доколе не скажу.
Волк действительно уже не рычит, а радостно лает. Обогнав путника, с ласками лезет к Большеглазому Сычу, становится на задние лапы, подпрыгивает, хочет дотянуться влажным языком до окровавленного лица. Большеглазый Сыч сгибается навстречу звериным ласкам, и волк очень быстро слизывает кровь с его лица. Теперь Большеглазый Сыч имеет вполне нормальный вид, на него больше не страшно глядеть, тонкий шрам на лбу не мешает. Поражённый Режущий Бивень удивляется вслух:
– Чудно тут у вас.
– Режущий Бивень ведь пришёл не ко мне? Не к нам… «Конечно нет, – хочет сказать Режущий Бивень. – Но если дашь копьё…» Однако Большеглазый Сыч перебивает:
– Угрюмого Носорога здесь нет. Ещё не появился. Наверняка он ищет тебя в твоём стойбище. Непутёвый воин. Тебе повезло.
Режущий Бивень не верит в такую удачу. Так не бывает. Его отправили биться, а враг сбежал. Как может быть?..
– Да, тебе повезло, – повторяет Большеглазый Сыч. – Но ты всё равно не выберешься отсюда без моей помощи. Волки разорвут тебя на клочки куда быстрее и лучше, чем это сможет сделать Угрюмый Носорог.
Режущий Бивень даже не удивляется. Так он и ожидал. Случится какой-нибудь подвох. Но с каких пор Большеглазый Сыч превратился во врага? Чем он его прогневил? Непредсказуемы души.
– Тогда выведи, Большеглазый Сыч… Мы ведь вместе охотились.
– Вместе… – согласно кивает Большеглазый Сыч. – Но теперь моя жена осталась одна. Кто о ней позаботится?
– Позабочусь, конечно, – спешит возразить Режущий Бивень. – Племя никогда не оставит вдову. Как можешь сомневаться?
Однако Большеглазый Сыч будто не слышит. Кровь опять стала сочиться из мелких ран на лице, из пореза на лбу, из неприметной дырки в боку. Волк заскулил под ногами, засуетился.
– Кыш! Не мешай! – грозным взмахом руки Большеглазый Сыч отогнал волка, округлые глаза наполнились гневом:
– Моя жена одна. У меня будет сын. Ему нужна сестра. Обещай, что у моего сына будет сестра!
Режущий Бивень молчит. Язык проглотил – и подавился. Что он может сказать, как он может так обещать, как ему выпутаться, где этот Угрюмый Носорог, лучше он сцепится с ним, лучше с ним.
Уже всё лицо собеседника залито кровью. Красные струйки стекают вниз, прямо в раскрытую пасть смиренному волку. Жуткое зрелище, Режущий Бивень не может глядеть, смотрит в сторону, но видит только волков. Много-много рыжих волков. Огненно-рыжих, как пламя. Со всех сторон пламя! Его и впрямь окружили. Нет ему выхода. Он погиб. Он останется здесь навсегда. Среди рыжих волков и кровавых уродов. Под красным небом. Здесь навсегда!
Чужие слова звучат будто из подземелья, грызут беззащитные уши. Слепые слова, остроугольные, неотразимые.
– Ты не уйдёшь! – конечно, он знает, что не уйдёт, давно понял, колючие слова его ранят своими углами, должно быть, и по нему сочится обильная кровь, рыжим волкам будет стоящая пожива.
– Ты не уйдёшь! – опять повторяют ему. – Ты не уйдёшь! Обещай, что дашь моему сыну сестру. Он не станет тосковать от одиночества. Обещай! Поклянись!
Огромный нож одним ударом рассекает волчий хребет. Две брызжущие половинки распадаются в стороны. Между ними он должен пройти по луже крови. И обещать.
Он может теперь обещать всё что угодно. Его тошнит. Он может поклясться. Какая разница! Он обещает. Он говорит: «Да!» – он клянётся, что распадётся, как этот волк, если не сдержит своего обещания – только пускай его, наконец, оставят в покое, пускай не колются эти кремневые слова, пускай кровь струится где-нибудь в стороне, не под ним, его глаза предназначены для другого, не для кровавых потоков – зачем?!
Ему всё ещё говорят. Чем-то грозят. Да, он слышит. Да, знает, что не сможет нарушить данную клятву, даже не попытается, как же иначе? Хуже нет, чем попытаться избежать, хуже нет быть разорванным… Но… но когда же конец? Когда?… Всё.
****
Где-то воркует голубь. Протяжно воркует: гру-гру-гру. Потом по-другому: гуп-гуп-гуп. И погодя опять: гру-гру-груп. Песня посвящена ему.
Чешется в носу. Во рту какие-то волоски. Неприятные. Голубь вспорхнул и улетел.
Он снова забывается. Волоски, нос, голубь – откуда это может быть во тьме… Черным-черно до самого края. До края краёв. Черно и пусто… Всё-таки чешется в носу.
Он чихает. Громко чихает. Словно стена обвалилась в тесной пещере. Осколки посыпались сверху на его плечи, на его спину. Его придавило.
Он ползёт из пещеры, вырывается из-под обломков. Вцепился всеми ногтями в скалу под собой – и скала подалась, размягчилась. А его голова приподнялась.
Снизу издалека забрезжил призрачный свет. Жидкий и бледный, но всё же свет. Значит, там имеется выход. Он знает теперь, куда ползти. И он ползёт, царапая пальцы.
Просвет расширяется, голова проходит в дыру – и ночной свежий ветер радостно обдувает пересохшие губы. Трещит костёр.
Он становится на четвереньки. Его сильно тошнит. Что-то он притащил в желудке чужое, надо бы выпустить, на… воздух обратно пропал, кто-то внутри него заревел раненым мамонтом – полилось… Ещё и ещё. Без конца.
Он встаёт на ноги. Странно гудит эта ночь. Земля идёт ходуном, никогда ещё так не трясло людское стойбище. Надо крикнуть им всем, чтобы спасались, держась за деревья, надо им крикнуть…
Но кричат, как будто, ему самому. Ему самому нужно держаться. Ему самому. Только он не видит деревьев. Ни одного. Перед ним стоит человек, и он тянет руку, чтоб опереться, но не достаёт. Человек отступает. Он знает того. И шепчет имя заскорузлыми губами: «Сосновый Корень».
Человек отвечает. Так же тихо, как он, произносит испуганные слова. Среди них его имя:
– Режущий Бивень живой?
Он – Режущий Бивень. Теперь не остаётся сомнений. Он – Режущий Бивень. И он – живой. В самом деле, живой. Даже губы его это поняли. Даже распухший язык.
– Охотник живой. Не убегай, Сосновый Корень. Охотник будет охотиться здесь. Вместе с вами.
Так много слов унесли его силы. Земля опять закачалась, он чувствует это одной ногой. Хотя ног у него, наверное, две.
Сосновый Корень приближается столь осторожно, будто перед ним прокажённый. Черепаха ползёт быстрее. Сосновая черепаха – Режущему Бивню хочется засмеяться, на него вдруг нападает безудержный смех, но хохочет нечто внутри… Нечто, что он не успел изрыгнуть. Внезапная потуга застаёт его врасплох. Изо рта выливается новая порция белого ливня, голова звенит круглым камнем, пустым изнутри. Зато опять приходят слова. «Отведи меня в чум, – просит он отскочившую подальше двуногую черепаху. – Отведи…» – и поперхается, изливает ещё. Ему чудится, что сейчас он изольёт все свои кишки, они просто полезут наружу бесконечной змеёй, поползут, извиваясь, из его рта, опутают, станут виться вкруг тела – и тогда он вернётся. Вернётся туда .