Первозимок
Шрифт:
Когда автопоезд был готов, Петька сел за руль полуторки, Василий - в кабину средней машины. Красноармеец захлопнул за собой дверцу передней и включил скорость.
Дорога была извилистой, и сначала мальчишки едва управлялись, чтобы их не вынесло на обочину, потом стали править уверенней. Петька даже освоил тормоз. Хотел включить мотор, но не решился.
Они еще не подъехали близко к палаткам, когда увидели бегущего навстречу начальника госпиталя.
– Откуда машины?! Кто прислал?!
– Сами приехали, товарищ военврач! Ребята вот о вас побеспокоились!
–
– Родные мои!
– опять совсем не по-военному воскликнул военврач.
– Нечем только отблагодарить вас!
– И он впрыгнул на подножку ведущей машины.
Красноармеец разглядел его нашивки.
– Благодарить не надо, товарищ военврач второго ранга! Найдите шоферов на те две машины!
Военврач спрыгнул и побежал к палаткам.
– Начальник АХО! Ищите шоферов! Грузите тяжелораненых!
Но их уже выносили из палаток: кого на носилках, кого на плечах, на руках.
Петька и Василий бросились помогать.
Среди раненых нашелся бывший комбайнер. Теперь он сидел в немецкой машине и с помощью красноармейца осваивал незнакомую технику.
В кабину полуторки сел раненный в голову танкист. Его поддерживал командир, у которого нога была в металлических шинах, - тот, что сидел с другим возле берез.
Когда все было готово, мальчишки влезли на подножку, рядом с шофером-красноармейцем.
Подбежал начальник госпиталя.
– Если удастся сделать еще один рейс - всех вывезем! Очень прошу вас! И вас, ребята! Кстати, как ваши фамилии?
Ребята назвали. Он торопливо записал их к себе в блокнот.
– Вам награда положена за спасение раненых! Ну, удачи вам!
Колонна тихо двинулась с места. Раненые в кузове крепились, но при малейшей тряске слышались сдержанные стоны, и потому набирать скорость было нельзя.
Василий и Петька оглядывались по сторонам и назад, сообщая красноармейцу, как обстоят дела, и тревожно присматривались к небу за деревьями. Все пока шло благополучно.
Но на переправе случилось то, чего так опасался водитель-красноармеец: заглохла посреди реки полуторка. Вдобавок сидевший за рулем раненый танкист потерял сознание. Пришлось Петьке и Ваське лезть в воду, закреплять трос. Взяли полуторку на буксир.
В двух-трех километрах от речки, под прикрытием небольшой высотки, с восточной ее стороны, раскинулась узкая низина, поросшая высокой ольхой и густым подлеском.
Начальник АХО и шофер посчитали это место подходящим для госпиталя. Некоторые раненые, помогая друг другу, выбирались сами из кузовов машин на землю, обосновывались под деревьями. Других, как и при погрузке, укладывали на носилки. Ребята оказались здесь незаменимы. Они легко впрыгивали в кузов, так же быстро оказывались на земле, везде поспевали: то подхватить носилки, то подставить плечо раненому.
А за речкой глухо ухало... Хотя рассмотреть, что там происходит, было нельзя - застила высотка.
Вытащив из машин последних раненых и оставив полуторку, опять помчались - теперь уже знакомой дорогой - к госпиталю.
Не разговаривали, будто предчувствуя недоброе. На подъезде к палаткам красноармеец невольно убавил ход: госпиталя больше не существовало.
Еще дымились остатки брезента, который недавно служил укрытием от непогоды, а на истерзанной воронками земле то там, то здесь виднелись остатки нехитрого госпитального оборудования.
Военврач лежал прямо на дороге - очевидно, высматривал на проселке не успевшие обернуться машины.
Об этом подумалось всем.
Бывший комбайнер, несмотря на перебитую левую ступню, взялся съездить и в этот рейс. Он высунулся из кабины, глухо проговорив:
– Не дождался...
Тело врача приподняли с земли и осторожно положили в кузов. Внимательно осмотрели кусты и обнаружили среди них слабо дышавшего красноармейца с забинтованными глазами. А под ветвями срубленной взрывом березы нашли контуженную, без сознания медсестру. Когда стали поднимать ее на плащ-палатке в кузов, сестра на мгновение приоткрыла глаза и, прежде чем снова потерять сознание, успела махнуть рукой в глубину леса:
– Там...
Бросились вместе с шофером в указанном ею направлении и обнаружили около двадцати замаскированных кустами, ветками раневых. Некоторые - с головы до ног в бинтах - походили на окровавленные мумии.
Пот застил и разъедал глаза, пока бегом переносили и укладывали раненых в машины.
Потом для верности еще рыскнули в разные стороны по лесу. И шофер, убедившись, что никого живых больше не осталось, махнул рукой:
– Едем!
Дорога назад показалась короче.
По реке, где-то вправо и влево от мелководья, опять разрасталась канонада. Опять начинался бой.
Один килограмм муки
– Он спит, - сказала мать.
– Давно заснул...
И Женька действительно только что спал. Его разбудил мужской голос. В доме уже больше года не звучало мужских голосов - с того самого времени, как ушли на восток последние красноармейцы, а Женькин отец, директор средней школы, погиб где-то вблизи своего родного села Аляшино, в отряде самообороны, блокировавшем фашистский десант, оседлавший магистральное шоссе. А через два дня городок заняли немцы. Домик при школе, в котором жила директорская семья, немцы заняли под комендатуру, и Женька с матерью, учительницей математики, переселились, от греха подальше, в эту вот брошенную кем-то халупу, которая даже неизвестно куда относилась: к соседней с Аляшино деревне Масловке или к пригороду.
– Я вот по какому делу к вам, Таисия Григорьевна...
– снова глухо пророкотал за перегородкой мужской голос.
И Женька сквозь полудрему невольно прислушался.
– По какому?..
– негромко и почему-то настороженно спросила мать.
– Вы Макара-полицая знаете?
– До войны знала понаслышке...
– ответила мать после паузы.
– Раз или два мельком видела на родительских собраниях, потому что, как только речь заходила о его сыне, он вставал и демонстративно уходил мол, вы учителя - вы и воспитывайте. А теперь вот...
– Мать замолчала.