Первые эполеты
Шрифт:
Мы вошли в большой зал, где за общим столом сидели офицеры полка. Обычно в гарнизонах капитаны обедают отдельно от лейтенантов и унтер-офицеров. Но в полевых условиях все питаются за одним столом, сдавая в общий котел паек и внося плату соответственно званию.
Полковник, на своем обычном месте во главе стола, усадил меня рядом с собой. Я с трудом глотал пищу. Изменение в судьбе, столь неожиданно и стремительно вырвавшее меня из привычной жизни, будоражило и лишало покоя.
Теперь я смог осознать то восхитительное чувство единой братской семьи, которое объединяет всех офицеров
Какой замечательный пример для карьеристов всех мастей, добивающихся успеха в жизни, только пожирая друг друга — для артистов, снедаемых чувством зависти к своим собратьям, писателей, обожающих поносить друг друга, а более всех — для политиков, погрязших во всех мыслимых и немыслимых пороках. Самые низменные чувства, злые помыслы — вот что объединяет их. Будучи злобными посредственностями, они вынуждены сплачиваться, чтобы помешать продвижению молодых, тех, чей талант очевиден.
У офицеров — все по-другому. Здесь один за всех, и все за одного. Чувство товарищеской солидарности превыше всего. Ты сохраняешь его на всю жизнь и передаешь своим потомкам.
Но, как ни странно, если кто-то из членов этой семьи окажет снисхождение поступку, осуждаемому кодексом чести, воинская солидарность обяжет его. Она заставляет идти на жертвы и отдавать долги. Если же офицер совершает преступление, в тюрьму ему пересылают пистолет.
Такой, господа, была французская армия в ту пору, когда я имел честь служить в ней. Такой я нашел ее в годину опасности, смертельной опасности для нашей родины, такой она, не сомневаюсь, останется навсегда.
После завтрака я сразу направился к казначею. Всего мне причиталось тысяча луидоров в качестве единовременного пособия, пятьсот франков подъемных и сорок пять франков последнего унтер-офицерского оклада.
Огромная сумма по тем временам!
— Сейчас, — сказал мне капитан, — у вас сорокавосьмичасовой отпуск для приобретения офицерского обмундирования. Поезжайте в Константинополь — там найдете все необходимое. Времени более чем достаточно. Советую отправиться завтра утром. А сегодня вечером, не забудьте — праздничный обед в вашу честь.
Офицерская вечеринка оказалась фантастически роскошной. Офицеры веселились с упоением. Предстоящая кампания обещала быть долгой и тяжелой, и для кого-то из нас эта веселая попойка могла быть последней.
В головах доблестных офицеров помутилось. Теперь уж не помню, кому пришла мысль сыграть в баккара [15] .
В моей суматошной жизни были периоды увлечения карточной игрой. В те далекие годы невзгод и лишений приходилось прибегать и к крапленой карте, чтобы сорвать куш у какого-либо старого господина.
Но играть теперь?! Я сопротивлялся целый час. Но набитый только что франками и луидорами карман не давал покоя. Тысяча пятьсот сорок пять франков! Эта цифра возбуждала. Монета в пять франков выводила из себя уже по той простой причине, что имела непростительный недостаток разрушать гармонию круглого счета.
15
Баккара — азартная карточная игра.
Я рискнул пятифранковой монетой и, как и следовало ожидать, проиграл ее, тогда решился пожертвовать сорока франками последнего унтер-офицерского оклада — в конце концов прошлое — прошлому. Этих простецких доводов было достаточно, чтобы через мгновение бросить на стол сорок франков и конечно же… проиграть и их.
Я решил взять фортуну измором, забыв старую истину: судьба редко одаривает своей благосклонностью одного и того же человека дважды в день.
Но игра уже не отпускала. Я играл как бешеный, не обращая внимания ни на проигрыши, ни на выигрыши. Это было настоящее опьянение, головокружение, столь понятное настоящим игрокам.
Когда на следующее утро с воспаленными глазами и тяжелой головой я ввалился в свою палатку, в кармане у меня не было ни одного су.
Что делать? Как отправиться в поход в старом унтер-офицерском обмундировании? В помутневшем сознании шевельнулась мысль о самоубийстве.
Но прежде чем пойти на такой отчаянный шаг, не переговорить ли с капитаном? Его доброта вселяла надежду, кроме того, он знал о моем состоянии, оставленном в Париже.
Пришлось прямо обрисовать ему всю безысходность своего положения.
— О, черт, — ругнулся он, озадаченный. — Дело серьезное. Давать вам нужно сейчас не советы, а деньги. У меня есть пятьдесят пять франков, хватит на самое необходимое обмундирование. Но, мой бедный друг, кроме обмундирования необходимы: мул, ящики для офицерского багажа, палатка, снаряжение для лошади, что там я еще пропустил? Ну, о лошади можете не беспокоиться. Одолжу вам свою кобылу Фатьму, вывезенную еще из Африки. Она исключительно вынослива. Только берегите ее. Вообще-то я не очень люблю одалживать лошадей, но надо же выиграть время. Есть еще одна идея. Можно попросить казначея выплатить вам аванс. Черт возьми, это неплохое средство. Успокойтесь. Все устроится. О, эти молодые люди. Они готовы потерять голову из-за чепухи.
Я пожал руку благородному человеку, от волнения не в силах вымолвить ни слова. Лицо покрылось испариной, я машинально полез в карман за платком и вместе с ним вытащил еще какой-то предмет, почти бесшумно упавший на землю. Кисет! Прощальный подарок моего бедного подзащитного.
— Что это? — спросил капитан. — Какой прекрасный рисунок! Тонкая работа, которую мог сделать или ребенок, или волшебник.
Я вкратце объяснил командиру происхождение вещицы. Удивлению его не было предела.
Капитан машинально открыл кисет и воскликнул:
— Смотрите! Золотые монеты. Два луидора. Как они сюда попали?
Я сам поначалу не мог понять, откуда в кисете две золотые монеты, составлявшие отныне все мое состояние, но наконец вспомнил: высыпав на стол полученное от казначея, я, повинуясь вечному инстинкту бережливости, взял из огненной россыпи золота горсть и бросил в карман. Увы, бесполезная предосторожность, ибо все оказалось проигранным. Два луидора, скорей всего, случайно попали в полуоткрытый кисет, который так и остался в кармане. Это было единственное приемлемое объяснение.