Первые шаги по Тропе: Злой Котел
Шрифт:
– Его кузница далеко отсюда? – продолжал я выспрашивать.
– Раньше далеко была. А теперь поближе стала. В тех местах, где Костолом обитал прежде, иссякла руда. Вот он и перебрался на Слюдяное озеро. Если напрямик, по кочкарнику, так до него вообще рукой подать. По воде будет раза в два дальше… Тебе он зачем сдался?
– Просто так. Интересно стало. Много вас здесь… кузнецов.
– Как раз и нет. Меньше дюжины на все болото. Сам видишь, с заказами не справляемся.
– Меньше дюжины… – повторил я. – И все, наверное, как один – ученики
– Конечно.
– А мукомолы откуда взялись? Углежоги? Стражники? Сыщики?
– Про стражников и сыщиков ничего не скажу, я с ними почти не знаюсь. Углежоги из той же компании, что и кузнецы. Вместе с нами ремесло у Костолома перенимали. Мукомолов, хлебопеков и жнецов обучал Обух Злоба. Дело свое знал, ничего не скажу, только уж очень вспыльчив был. Когда его потом прибил жернов, сорвавшийся с оси, никто об этом и не пожалел.
– А сами вы, значит, свое ремесло никому не передаете, – задумчиво молвил я.
– Так ведь пока некому!
Нежданно-негаданно мне удалось выведать у Храпа немало весьма любопытных сведений. Да только ликовать по этому поводу было рановато. Сейчас хватало совсем других забот.
Если перед походом на Ясмень вредоносцы решили основательно почистить свои владения, то и меня могут запросто прибрать под горячую руку.
Неужели опять проклятый загон? Нет уж, увольте Мне и одного раза вполне хватило.
Первым делом нужно хоть как-то изменить свою внешность. И если с ростом, цветом глаз и длиной конечностей ничего поделать нельзя, то над другим броскими приметами стоит поработать.
Зачем мне, например, белая кожа, столь экзотична в этих краях? Или буйная шевелюра?
Добровольно вызвавшись почистить горн, я та перемазался в саже, что стал похож на трубочиста, при чем на трубочиста-мавра. Сено, набитое под одежду сразу придало моей фигуре не свойственную ей прежде солидность, а чересчур приметные волосы я прикрыл широкополой шляпой, ради такого случая специально сплетенной из лыка.
Лучше всего, конечно, было бы вообще постричься наголо, но это могло вызвать недовольство Храпа, весьма ценившего мои волосы, правда, из чисто практических соображений – с их помощью он проверял остроту ножей и серпов.
Все свои сокровища – алмаз, флакон с истомой, яйцо и королевский медальон – я спрятал в дупле росшего неподалеку дерева, как говорится, от греха подальше.
Теперь, когда наиболее опасные улики исчезли, а сам я приобрел сходство по меньшей мере с Отелло, можно было вздохнуть спокойно. Пусть сыщики проверяют меня хоть под микроскопом.
Невольно напрашивалась мысль: насколько мне проще, чем легендарному Штирлицу. Нет у меня ни шпионского фотоаппарата, ни симпатических чернил, ни шифровальных блокнотов, ни инструкций из Центра, ни передатчика, ни радистки Кэт.
Есть только язык, уши, память, не очень умелые руки да на довесок – придурок-некраш… Хотя нет!
Нельзя забывать про яйцо. Вот это настоящий товарищ. Такой никогда не подведет.
Сыщики появились
На руках одного из чревесов, столь дородного, что он не влез бы в самую просторную нашу кольчугу, восседало пренеприятнейшего вида существо, отдаленно напоминавшее лысую бесхвостую обезьяну. Вне всякого сомнения, это был прытник – лесной вредоносец, по компетентным сведениям, сволочь из сволочей.
И хотя все почему-то считали чревесов и прытников родными братьями, сам я не улавливал между ними никакого сходства. Общими были разве что некоторые черты лица, вызывавшие ассоциации одновременно и с рылом свиньи, и с харей черта, и с мордой гиены, да еще непропорционально короткие конечности.
Чревесы, промокшие с головы до пят, энергично отряхивались, зато прытник, по слухам, боявшийся воды, как взбесившийся пес, выглядел совершенно сухим. В лесах эти уроды приспособились разъезжать на зверях-скорохватах, а в болотах для той же цели использовали своих дебелых братьев. Хорошо устроились, ничего не скажешь.
Пока чревесы обменивались с хозяином приветствиями, прытник рыскал вокруг кузницы, выискивая неизвестно что.
Я, как ни в чем не бывало, продолжал тюкать молотком по чекану, а некраш тряс мешок, в котором полировались стальные кольца.
Дородный чревес, неодобрительно глянув в нашу сторону, сказал:
– Удивляешь ты меня, Храп Непогода. Особенно в последнее время. Ну скажи, зачем ты пригрел этих чужаков? Не боишься от них нож в спину получить?
– Кузнец кузнецу никогда зла не сделает, – ответил Храп. – Даже если он и не наших кровей. Давно проверено.
– Ты эти отговорки для соседей оставь. Кузнец кузнецу… Нечем тут гордиться! – сыщик зло пнул какую-то железяку, подвернувшуюся ему под ноги. – Самое большее, что позволено чужакам, – добывать руду. И ничего кроме! Сколько тебе раз это нужно твердить?
– А молотом кто будет махать? Ты? Или вот он? – Храп указал на прытника, копавшегося длинным стилетом в куче торфа. – Охотников коротать свою жизнь в дыму и чаде маловато. Все на свежем воздухе норовят пристроиться. Возле водички. Не будь у меня в кузнице этих помощников, я со своей работой никогда бы не управился.
– Остынь! – прикрикнул на него сыщик. – Работу вашу еще проверить надо. Вдруг она никуда не годится. Тогда совсем другой разговор будет.
Он наугад взял один из уже готовых ножей и принялся испытывать его остроту на ногте своего большого пальца. Наступила напряженная тишина.
– Не режет, – буркнул сыщик, побагровевший от напряжения. – Тупой, как твоя башка.
– Это твой ноготь твердый, как булыжник, – возразил Храп. – Нажми посильнее.
Либо лезвие оказалось чересчур острым, либо рука сыщика дрогнула в самый неподходящий момент, да только верхняя фаланга пальца вместе с ногтем вдруг улетела в огонь горна.