Первые славянские монархии на северо-западе Европы
Шрифт:
Таким князем является и Моймир. Без сомнения, он правил не всеми родами, населявшими Моравию; ему предстояло связать землю, разделенную между мелкими владетелями (лехи, жупаны, удельные князья), из которых иные были не слабее его самого. Надо думать, что народные старшины, привыкшие к свободе и независимости, нелегко уступали земскому князю свои права и всего более способствовали к продолжению порядков, вследствие которых соседи приобрели влияние на внутренние дела страны. Княжество Моймира, около 830 г., обнимало область по рекам Мораве и Дые до Дуная, в нынешней Моравии и Верхней Австрии. К этому времени внутренняя работа объединения мелких владетелей под верховной властью земского князя была кончена; мы находим Моймира в успешной борьбе с довольно сильным славянским князем Прибиною.
На восток от Моравы, между Дунаем и Гроном, находилось славянское княжество, столицей которого была Нитра. Князь нитранский Прибина, не желавший подчиниться моравскому князю, должен был оставить свое княжество и искать защиты у немецкого маркграфа Ратбода [47] . Пожив у него некоторое время и приняв христианскую веру, Прибина, однако, не нашел на этот раз защиты у немцев и бежал со всем семейством в Болгарию. Около пяти лет продолжались его скитания, наконец Людовик Немецкий дал ему в лен часть Нижней Паннонии около реки Салы и Блатенского озера. Прибина и сын его Коцел соединили здесь под своей властью славян, населявших Нижнюю Паннонию, стали строить крепости и храмы [48] . В болотистой и лесистой местности, на берегу Салы, он построил укрепление, называвшееся по-славянски Блатно. По имени главного города славянский князь этой страны стал называться блатенским. Под его властью была вся Нижняя Паннония [49] .
47
С этих пор вообще восточные маркграфы начинают иметь важное значение в истории моравских славян, то, например, в настоящем случае, раздувая раздоры и усобицы в княжеском роде, то вступая с ними в союз против немецких королей. В 825 г. из юго-восточных марок образовалось королевство Баварское, которое Людовик передал своему третьему сыну, от Ирмингарды, Людовику. Область этого королевства должна была заключать в себе большую часть Восточной марки, Паннонию и Каринтию, представительное сословие которых стало теперь называться баварскими графами. Три года спустя после воцарения Людовика Немецкого случилось, что маркграф Фриульский Бальдерих был лишен своей должности за нерадение. Марка, им управляемая, была разделена между четырьмя графами. Между тем как южная часть украины была таким образом разделена на несколько графств, в северной был маркграфом Ратбод. Из одного документа, относящегося ко времени Людовика Немецкого, 869 г., мы знаем, что маркграф Ратбод был обвинен в вероломстве и измене и отставлен от должности; пока для нас тут важно то, что идет два ряда маркграфов – северные и южные, в обозначении областей которых много грешат источники.
48
Последовательность событий определить довольно трудно; безымянный Зальцбуржец годов не указывает, что, вероятно, ввело в ошибку Бюдингера, который, говоря о христианстве в Моравии, выражает такую мысль, будто Прибина принял христианство, когда еще не подвергался преследованиям Моймира, что тогда же освящена церковь в Нитре Адальрамом… Точно так же у Иречека перемешаны лица: «Князем Нитранска был, во времена Моймира, князь Прибина, еще язычник,
49
Так заставляют думать названия местностей, упоминаемых в дарственных грамотах блатенских князей, – Pettovium, Quinque Basilicas и т. п.
Блатенское славянское княжество образовалось под прямым влиянием немцев. Прибина и его сын были служилыми мужами короля Людовика Немецкого, владевшими княжеством на правах лена. Как ни скудны наши сведения об этом времени, но можно догадываться, что Прибина недаром был поддерживаем немецким королем. Славянский князь, всем ему обязанный, был для него порукою, что объединение Моравии не пойдет далее, что блатенские князья будут ограничивать захваты моравских князей. Деятельность Моймира как объединителя Моравии казалась опасной немецким маркграфам и королю. Будучи недовольным покровительством его врагам, в 846 г. Людовик напал на Моравию, лишил княжеской власти Моймира и возвел на его место Ростислава, племянника Моймирова. Между тем Прибина своей верностью немцам и преданностью христианской церкви приобрел такое расположение короля, что 12 октября 848 г. получил в собственность землю, которой он владел прежде на правах лена. Зальцбургские архиепископы лично посещали Блатно, освящали вновь созидаемые храмы, посылали к Прибине искусных мастеров, в которых он нуждался. Близкие отношения блатенских князей к зальцбургскому духовенству продолжались до 865 г., когда архиепископ Адальвин встречал праздник Рождества Христова в столице преемника Прибины Коцела [50] .
50
Положение государства франков по смерти Карла Великого было так ненадежно, что преемникам Карла приходилось довольствоваться против славян оборонительными мерами, каково образование Блатенского княжества. Император Людовик, еще имевший не более 40 лет, разделил Франкскую империю между своими детьми (817 г.). Новый брак его с дочерью графа Гвельфа Юдифью заставил императора изменить прежний акт престолонаследия и выделить рожденному от этого брака сыну Карлу значительный удел. Старшие сыновья Лотарь, Пипин, Людовик и с ними высшее духовенство вооружились против распоряжения императора Людовика. В 833 г. он оставлен был своим дворянством и войском без всякой защиты и сослан в заточение. По смерти его в 840 г. дети его стали враждовать между собой за упразднившийся престол. По верденскому договору за Лотарем остался императорский титул, Австразия, Фрисланд, большая часть Бургундии, алеманнские области на левом берегу Рейна, Прованс и Италия; Людовику достались все земли на правом берегу Рейна и округа майнцский, вормский и шпейерский на левом; Карл получил Нейстрию с Фландрией и Бретанью, северо-западную часть Бургундии и Аквитанию, Септиманию и Испанскую марку; Пипин умер еще в 838 г. Хотя части империи оставались еще в известной связи, но с разделением империи пала идея императорского могущества. Людовик, получивший области по правой стороне Рейна, стал непосредственным соседом славян моравских и чешских. С этого времени в судьбах славянского мира играет роль именно эта ветвь преемников Карла – немецкие короли. Временем раздоров в императорском доме пользуются болгары, в 825 г. они требуют размежевания границ и расширения своей власти до Дуная; болгарская флотилия направляется по Драве в Паннонию, опустошает здесь франкские владения, изгоняет славянских князей, преданных франкам, и ставит своих правителей. Графы и префекты Паннонской марки Бальдерик и Герольд оставляют в это время свой пост и являются ко двору, в Майнц. Около 831 г. упоминается о походе маркграфа Ратбода на Ратимира. Нужно иметь в виду эти обстоятельства, чтобы понять усиление Моравии в первой половине IX века.
Князь Прибина Нитранский. Фрагмент памятника, установленного в Словакии в 2008 г.
Первые годы своего правления Ростислав следовал, по отношению к немцам, уклончивой политике своего дяди. Не принимая участия во внешних делах, пока эти дела не касались его страны [51] , видимо не подавая повода к неудовольствиям с немцами, Ростислав все внимание сосредоточил на защите страны, возведении новых городов и укреплений. К этому времени относится постройка Девина, знаменитого произведения славянского искусства в обороне страны; франки с удивлением смотрели на эту пограничную крепость Моравии. Тогда же, вероятно, была укреплена и княжеская столица Велеград на Мораве [52] и построены пограничные с немцами укрепления на реке Дые: Зноим, Градец, Подивин, Бретислав и др. Находя страну довольно сильной для борьбы, Ростислав вошел затем в дружественные сношения с болгарами, своими соседями на юго-востоке, пригласил чехов к одновременному восстанию [53] , привлек на свою сторону маркграфа Ратбода [54] . Король Людовик должен был наконец принять свои меры, чтобы удержать Моравию в границах зависимости. В 855 г. с большим войском пошел он в Моравию; но границы ее были так укреплены и моравское войско заняло такое безопасное место, что король отступил назад, не отважившись взять ни одной крепости и начать сражения. Ростислав преследовал его за границы Моравии и опустошил баварские пограничные области.
51
Разумеем четырехлетнюю войну чехов с немцами 846–849 гг., в которой чехи имели перевес. Ann. Fuld. a. 846; annal Xantenses codem anno; Prudentii Trecensis annals – в 1 т. у Pertz’а.
52
Весьма затруднительно определить положение городов, выстроенных Ростиславом, особенно то, где искать Девин и Велеград. Нельзя удовлетвориться объяснениями Шафарика. В своих «Славянских древностях» он говорит, что в 864 г. Растиц был осажден в городе Девине, близ нынешнего Градиштя; далее, что в 869 г. два войска вторглись в Моравию и прошли страной, не находя сопротивления. Карл приблизился к Велеграду… а Карломан, пустившись с юга, соединился с братом где-то на восток от нынешнего градиштского края; здесь же, в примеч. 37, приводит такие доказательства, которые, указывая Велеград на Мораве, вместе с тем ставят его на месте нынешнего Градиштя… Но и Девин тоже близ нынешнего Градиштя. Палацкий на с. 142, говоря о событиях 864 г., высказывает мнение, что Ростислав был осажден в Девине, при впадении Моравы в Дунай; в 869 г. войска далеко идут в глубь Моравии и доходят до Велеграда, столицы Ростиславовой; приводя далее слова фульдского летописца под соответствующим годом, продолжает: «…что здесь разумеется старый Велеград, нынешнее Градиште, это для нас несомненно; свидетельствует об этом положение его на острове реки Моравы, самое имя (Велеград, magna munitio, Hradiste – munitus locus) и старое сказание о древней славе Велеграда, о Мефодиевой здесь кафедре, наконец, слова грамоты Оттокара I (27 ноября 1228 г.): «Velegrad civitas prima, modo burgus» etc. Старый Велеград погиб во время нашествия чехов и на развалинах его в 1258 г. построено нынешнее Градиште. Иречек в «Slovansk'e pravo» объединяет все сказания летописца фульдского под 855, 864, 869, 871 гг., относя их к одному Девину. Выходит, по Шафарику, что Девин и Велеград были около одного места: один – близ нынешнего Градиштя, другой – на самом месте этого Градиштя; Палацкий полагает Девин около нынешнего Пресбурга, с чем не согласился и Шафарик, совершенно согласный с ним в определении положения Велеграда. Кажется, что Девин и Велеград не могли быть близ одного и того же места; Девин надо искать не на Мораве, при впадении ее в Дунай, а в другом месте; тем более Девин и Велеград не один и тот же город (по Иречеку); Девин есть пограничная от Баварии и Ракус моравская крепость, Велеград – столица князей моравских, следовательно, должен находиться в центре страны. Посмотрим на известия.
О походе 855 г. так говорится у фульдского летописца: «Король Хлудовик повёл своё войско в земли моравских славян против их взбунтовавшегося герцога Растица, однако успеха он не добился и, не одержав победы, вернулся обратно, поскольку его противник, как рассказывали, некоторое время находился под защитой очень прочных укреплений, отчего войско короля в результате тяжёлой битвы могло понести серьёзные потери. Однако значительную часть земли герцога войско предало огню и грабежам и полностью уничтожило большое число врагов, которые хотели ворваться в королевский лагерь. Это не осталось безнаказанным, так как после возвращения короля Растиц со своими людьми последовал за ним и на другой стороне Данувия (Дунай) разорил очень много пограничных деревень» [перевод А. Кулакова]. О походе 864 г.: «Hludovicus rex, mense Augusto, ultra Danubium cum mann valida profectus, Rastizen in quadam civitate, quae lingus gentis illius Dovina, id est puella, dicitur, obsedit. At ille cum regis copiis congredi non auderet atque loca sibi effugiendi denegata cerneret, obsides… dedit…» О походе 869 г.: Карломан с баварцами посылается на Святополка, племянника Растица, Карл, вероятно, на самого Ростислава… «Qui dum cum exercitu sibi commisso in illam ineffabilem Rastizi munitionem et omnibus antiquissimus dissimilem venissent», сожгли стены, разграбили имущество, скрытое в лесах и закопанное в полях. И Карломан опустошил царство Святополка огнем и мечом… Под 871 г. «Zuentibald, ceteris castrametantibus, urbem antiwuam Rastizi ingressus est, statimque Sclavico more, fidem mentitus et juramenti sui oblitus…» Под 870 г. Карломан врывается в Моравию, берет все civitates et castella.
Заметим, что Козьма Пражский под 1074 г. дает известие, что на границах Моравии с Ракусами нет ни леса, ни гор, ни других естественных преград, за исключением реки Дыи. Два раз у него же упоминается город Podivin на Свратке (ныне Шварцава) castrum, situm in media aqua Svratka, из чего следует заключить, что нынешнее название Дыи по всему течению ее, до впадения в Мораву, появилось в пору позднейшую (Casop. Cesk. Mus., статья Иречка «O starych cestah z Cech a z Moravy do zemi sousednich». Очевидно, Ростислав, имея в виду продолжительную войну с немцами, должен был защитить границы моравские по преимуществу с этой сторорны. А как Дыя была пограничной рекой, должно искать на ней или около нее. Грамота князя Брячислава едва ли может приводиться в доказательство места, занимаемого Девином и Велеградом. Угорский погром, опустошительные набеги угров, их господство в Моравии и переворот в населении Моравии, случившийся в начале X века, уничтожили, конечно, Ростиславовы сооружения и изгладили в XI веке память о местности их. Грамота Брячислава соединяет Велеград и Девин в одно как будто понятие, по крайней мере сближает их: Брячислав «…tradidit universam dotem… juxta Vueligrad, ubi coepit christianitas, in loco quondam civitatis Devin cernitur extitisse…»
Известен способ укрепления славянских городов; еще более характерен стиль исполнения [в] Чехии и Моравии; обилие леса кругом земли делало Чехию почти неприступною. Городьба, засеки в местах лесистых окопы и валы в местах открытых были достаточными средствами защиты. Принимая это во внимание, события 869 г. нельзя относить к пограничным местностям; ineffabilis Rastizi munitio, упоминаемая здесь, окружена стенами, которые враги жгут, потом опустошают окрестную страну – дело идет здесь о Велеграде на Мораве; но события 855 и 864 гг., где укрепление упоминается – firmissimum vallum (855) и где Ростислав не считает себя хорошо защищенным, предпочитая худой мир случайностям войны (864), происходит близ границ моравских, в крепости неизвестного имени и в Девине, на реке Дые, на острове (in media aqua fl. Zvratka). Вообще заметно, что Ростислав серьезно взялся за дело борьбы с немцами, недаром употребивши первые десять лет княжения.
53
Это догадка, которую, впрочем, трудно оспаривать. Одновременные волнения у славян на весьма широких пространствах имеют между собою часто связь. Факты следующие: фульдский летописец под 856 г. сообщает, не объясняя причин: «В месяце августе король Хлудовик, собрав военный отряд, отправился через землю сорбов, герцоги которой присоединились к нему, на далматов и в битве победил их. Он принял от них заложников и обложил этот народ данью. Оттуда он прошёл через землю богемцев и подчинил некоторые герцога» [перевод А. Кулакова].
54
Около 856 г. маркграф Ратбод, обвиненный в вероломстве и измене, отставлен от занимаемых им должностей. Мы приведем здесь слова Дюмилера из его s"udostl. Marken, s. 34: «Если мы сообразим, что в этом (разумеет 855 и 856 гг.) или в следующем году у Ратбода отнято было марграфство, то с этим весьма совпадает позднейшее, тем не менее достоверное известие, что в 856 г. управление Остмарком было передано Карломану, старшему сыну Людовика от Геммы. Это было первым шагом ко введению новой системы управления в украине. Разделения на северную и южную половины не видно более, и власть, делившаяся между Герольдом и Эрихом и преемниками их, сосредоточилась теперь в руках королевского принца.
Следствием счастливой войны с Людовиком был значительный политический выигрыш для Моравии. Ростислав считал теперь осуществимой мысль о независимости, перестал отправлять послов на государственные сеймы имперские, не посылал обычной дани; но немцы до 864 г. не предпринимали вторичного похода на Моравию. В это время среди других славянских народов мораване приобрели то значение, которым они пользовались до конца IX века, значение поборников славянской свободы, предводителей в борьбе за независимость; в то же время имя Ростислава сделалось уважаемым среди самих врагов его. В 857 г. чешский князь Славитех, изгнанный немцами из виторажского княжества, находит заступничество у Ростислава; Карломан, храбрейший и даровитейший из детей Людовика, не находя достойного для себя поприща в управлении Восточной маркой, вошел в переговоры с Ростиславом и стал домогаться баварской короны. Он прогнал графов, которым отец его поручил управление Каринтией и Паннонией, и передал эти должности своим приверженцам [55] . Вероятно, в связи с этим стоит и то обстоятельство, что герцог Эрнест, тесть Карломана, доселе самый влиятельный советник короля, и вместе с ним много других высокопоставленных лиц около этого времени лишены были своих мест за неверность. Людовик был весьма встревожен и опечален этими событиями, он видел, что измена и заговор проникли не только в его совет, даже в его семейство. Но он находился в таком затруднительном положении, что не мог предпринять мер ни против Ростислава, ни против Карломана. Летом 862 г. сам Карломан явился в Регенсбург, дал обещание оставить свои замыслы и снова получил в управление Восточную марку. Но и после того он не прерывал подозрительных для короля сношений с моравским князем; почему Людовик, объявив его лишенным прав на занятие высших должностей, в союзе с болгарами пошел на него войной. Карломан, не получив помощи от Ростислава, был обманут графом Гундакером, перешедшим на сторону короля, и принужден искать спасения в бегстве. Получив потом надежду на прощение, Карломан явился в Регенсбург и жил здесь некоторое время под почетной стражей. В Восточной марке снова поставлены были королевские чиновники [56] ; приверженцы Карломана потеряли свои места.
55
На могущее быть столкновение между Ростиславом и Карломаном указывает фульдский летописец под 858 г. К этому времени нужно отнести и конец деятельности Прибины. Убит ли он в войне с Ростиславом (Шафарик, т. II, кн. II, с. 293), или Карломан лишил его княжеского достоинства
56
Гундакер получил маркграфство Каринтия, Коцель – Блатно.
Немецкому королю была известна главная причина волнений и смут в марке; но его делала нерешительным и ставила в недоумение широкая сеть, раскинутая Ростиславом даже в самом дворе его [57] . Удаление из Восточной марки Карломана и восстановление в ней чиновников придворной партии, каков Гундакер, развязывало Людовику руки и делало вероятной надежду на счастливый поход; для надежнейшего исхода предприятия он заключил против Ростислава союз с болгарами (в Тульне). Каков был в западном мире взгляд на стремления Ростислава, показывает относящаяся к этому времени грамота папы Николая I. Благословляя короля на войну с Ростиславом, папа говорит: «Так как царь имеет намерение отправиться в Тульну и там заключить союз с царем болгарским и Ростислава волей-неволей принудить к повиновению, то просим всемогущаго Бога, чтобы ангел, помогавший патриарху Иакову, был также помощником и его поиску, чтобы благоустроен был путь его и чтобы он с радостию возвратился восвояси». В середине августа 864 г. Людовик с огромным войском перешел Дунай и осадил Ростислава в Девине; неизвестно, по каким побуждениям моравский князь согласился на невыгодный мир и выдачу заложников [58] . Последующие обстоятельства показывают, что этот невыгодный мир нисколько не изменил отношений Ростислава к немцам и не унизил его в глазах современников [59] .
57
Вероятно, совещания о походе против Моравии были нередки: не иначе можно объяснить предположения о походах, не приводимые в исполнение, – под 856 и 863 гг. у фульдского летописца.
58
Annal. Fuld. a. 864. Словам летописца едва ли следует давать много веры.
59
Летописи Мар. Скота, гильдесгеймская, гельверденская, ашафенбургская уже с 856 г. называют Ростислава королем моравским.
Во время похода Людовика в Моравию Карломану удалось обмануть стражу и бежать на границу, где некоторые графы и между ними Гундакер признали его своим повелителем. Король согласился восстановить Карломана в прежнем достоинстве – правителя Восточной марки, а в следующем году поручил ему и Баварию. Но эта уступчивость, устранившая всякий повод к неудовольствию с Карломаном, вызвала восстание с другой стороны. Второй сын Людовика Немецкого, Людовик-младший, считая себя обиженным щедростью отца по отношению к Карломану, привлек на свою сторону многих вельмож и убеждал Ростислава принять участие в восстании против короля. Но скоро заговор Людовика-младшего был открыт, замешанные в нем лица явились в Моравию и искали защиты у Ростислава. Некоторые из них поступали в моравскую военную службу, сражались в рядах славян со своими соотечественниками, предводительствовали даже отдельными отрядами славян [60] . С 868 г. мы видим Ростислава еще раз в тяжелой и продолжительной войне с немцами, с настойчивостью веденной им в продолжение трех лет. Театр этих войн представляла не одна Моравия; чехи и полабские славяне разом поднялись вместе с Ростиславом против ненавистного чужеземного господства.
60
Annal. Fuld. a. 869. «В войне немцев со славянами убит был Гундакер, перешедший на сторону Ростислава… more Catilino dimicare volens».
Карломан, король Баварии. Фрагмент средневековой миниатюры
Немецкие летописцы того времени, описывая исключительно отечественные события, обращали весьма мало внимания на своих соседей и только кратко упоминали о войнах с ними; но славяне тогда еще не имели своих летописцев. Поэтому мы не имеем почти никаких свидетельств о внутренней жизни моравского народа. Это тем более достойно сожаления, что тогда совершались весьма важные перемены в духовном развитии мораван, в их обычаях, общественном устройстве и учреждениях. То было время, когда христианство боролось с язычеством, когда утверждалось единодержавие и совершалась переработка старой раздробленности в стройное государственное единство. Как бы успешно и умеренно ни проводились эти изменения, несомненно, они влекли за собой волнения, смуты, страстное возбуждение мысли. Но ни один достоверный источник не дает сведений об этом важнейшем периоде внутренней жизни моравского народа. Замечательно, что в самой Моравии не осталось никакого воспоминания не только о доисторической поре жизни, но и о славном времени Ростислава и Святополка, вообще о периоде до угорского погрома.
Стремление к церковной самостоятельности. Деятельность св. Кирилла и Мефодия [61] . 862–872 гг.
Ростислав поставил себе определенную цель – возвысить Моравию в положение самостоятельного государства. Посредством дружественных договоров с соседними родственными народами, пользуясь раздорами и слабостью детей и внуков Людовика Благочестивого, он мог устранить влияние маркграфов и сделаться полновластным правителем страны. Но, еще недавно принявшие христианскую веру, мораване находились в церковной зависимости от пасовского епископа, а известно, что проповедь христианства и новообращенной страны была тогда важнейшим средством к полному ее подчинению. Моравскому государю, желавшему дать своей стране политическую самостоятельность и оградить ее от влияния немцев, весьма естественно было желать, чтобы ни пасовский епископ, ни немецкое духовенство не предъявляли более притязаний на духовное владычество в Моравии. Ближайшим и более верным средством к этому было просить для Моравии проповедников либо у папы, либо у патриарха Цареградского.
61
Источники для церковной истории Моравии. Главным образом они сосредоточиваются около разнообразной и богатой последствиями деятельности Кирилла и Мефодия. Первое место между ними занимают официальные источники: письма, грамоты, инструкции, договоры и т. п., таких документов насчитывается до 27. Второе место занимают сказания о жизни Кирилла и Мефодия, разделяющиеся на два разряда: сказания латинские и сказания славянские.
Литературные труды по обработке источников и по историческому изложению жизни и деятельности Кирилла и Мефодия, равно как и по вопросу о церкви, богослужении в Моравии, многочисленны.
К концу 862 г. Ростислав вместе со своим племянником Святополком отправили в Царьград посольство с просьбой прислать в Моравию учителя веры. Просьба моравских князей с сочувствием была принята тогдашним императором Михаилом III. Он поручил дело церковного устроения Моравии лицам, уже приготовленным к подобной деятельности, братьям Константину и Мефодию.
Святые братья родились и получили первоначальное воспитание в Солуни; этот город представлял смесь населения эллинского и славянского, поблизости от него расположено было множество славянских селений. Солунь имела тогда важное значение в политическом и церковном отношении, здесь продолжали еще изучаться науки и искусства, отсюда выходили ученые люди, сочинения которых, сохранившиеся до сих пор, свидетельствуют о высоком образовании их авторов [62] . Живое обращение со славянами было для Константина и Мефодия весьма хорошим средством для ознакомления со славянским языком и народными обычаями, а должность правителя славянской областью, которую получил Мефодий, поставила его в непосредственные и ближайшие отношения с ними. По смерти отца, занимавшего важное место в греческой службе [63] , Константин взят был ко двору и воспитывался вместе с будущим императором Михаилом III, под руководством Фотия, впоследствии патриарха Царьградского [64] . С этим последним, превосходившим ученостью всех своих современников, Константин соединен был тесной дружбой, которой и пользовался для своего образования. С раннего детства одушевленный любовью к просвещению, он предпочитал уединение и скромную жизнь придворной должности и высоким почестям, к которым имел свободный доступ по своим связям и образованию. Его манила к себе монашеская созерцательная жизнь, вдали от больших городов; но, удержанный в Царьграде, он принял священнический сан, должность патриаршего библиотекаря и потом преподавателя философии, откуда, может быть, и удержалось за ним имя философа. По предложению императора Константин держал публичный диспут с низверженным патриархом, иконоборцем Аннием [65] , и 24 лет от роду, т. е. около 851 г., в сопровождении Георгия Полата, предпринимал путешествие к сарацинам с целью проповеди христианства между магометанами. Возвратившись из этого путешествия, Константин удалился в монастырь на Олимпе, где нашел и брата своего Мефодия, который, оставив славянское княжение, решился быть монахом [66] . С этих пор святые братья действуют вместе и никогда не разлучаются. Монашеские труды их были прерваны поручением императора, отзывавшим их на общественную деятельность. Властитель хазар, народа финско-турецкого племени, владения которого обнимали обширные степи по Дону и Волге до Кавказа, просил византийского императора прислать к нему ученого мужа, который бы доказал, какая вера истинная – магометанская, еврейская или христианская. Константин принял на себя это дело, изучил в Херсоне хазарский язык, победоносно выдержал спор с еврейскими учеными и сделал то, что каган, сам убедившись в истинности христианской веры, позволил креститься своим подданным. В Херсоне Константин обрел мощи святого Климента, папы римского. По возвращении из этой миссии он остался в Царьграде, а Мефодий, отказавшись от епископского сана, который был предложен ему, избрал своим местопребыванием монастырь Полихрон.
62
В Солуни не только в цветущее время империи разрабатывались науки и искусства, но занятия ими продолжались и в последующее время; Иоанн Камениата, уроженец солунский, свидетельствует, что в его время в Солуни преподавались красноречие, музыка, право и другие изящные науки и что город был наполнен студентами. В ряду ученых своего времени уроженцы солунские занимают самое видное место; во главе их стоит Евстафий, архиепископ Солунский, известный комментарием к Гомеру, живший во второй половине XII века; Феодор Газский, знаток греческого и латинского языка, переведший на латинский Аристотелеву историю животных; Симеон, архиепископ Солунский, Константин Гарменопул, Камениата, Константин и Мефодий и др.
63
Главный источник – паннонские жития: 1) Житие Константина философа, нареченного Кирилла, изданное Бодянским по многим спискам в Чтениях в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских, 1863 г., II кн. и 1864 г., II кн.; 2) Житие блаженного отца нашего и учителя Мефодия, архиепископа Моравьска в Чтениях за 1865 г. I кн. Об отце их и занимаемой им должности так говорится в житии Кирилла: «В селунъстем же гради бе муж некыи, добророден и богат, именем Лев, предръжа сан другареск под стратигом». Мы по преимуществу следуем паннонским житиям, и вот на каких основаниях. Сказания о жизни Кирилла и Мефодия составляют второй разряд источников для истории их. Сначала между сказаниями первое место занимала так называемая итальянская легенда, изданная в 1668 г. Геншепом; ею и поверялись другие сказания; затем, после Добронского, в число первостепенных источников для жизни святых братьев принято было греческое житие Климента, епископа Величского. Оно писано было учеником Климента, как доказал Миклошич, издавший его в 1847 г.
Говоря о сказаниях, имеющих предметом своим жизнь братьев Кирилла и Мефодия, Гинцель так высказывается о задаче историка при обращении с ними: «В отношении легенд о Кирилле и Мефодии задача критики определена весьма ясно – это отделить в них историческую истину от баснословия. Так как важнейшие моменты жизни святых апостолов ясно указаны свидетельствами точных и достоверных источников (официальных в противоположность сказаниям, источникам неофициальным), то для моравской, чешской, болгарской, паннонской и всякой другой легенды является следующий закон: все вообще и все порознь, что в этих легендах противоречит данным тех достоверных документов, нужно обойти как ложь и неправду…» Абсолютно лучше этого закона ничего нельзя желать; но если эти официальные источники ясно выдают себя странной непоследовательностью, противоречиями, сбивающими с толку и строгих исследователей; если до невозможности трудно привести их в согласие между собой без привнесения посредствующих обстоятельств, без обращения внимания на ход тогдашних политических отношений; если, одним словом, эти официальные документы, для толкования и понимания их, требуют еще от исследователя догадок и соображений, чтения подлинного смысла их между строками; то, очевидно, должны при этом получить неофициальные источники не то значение, какое дает им Гинцель, – в данном случае несоответствие сказания с официальным документом требует от историка внимательной снисходительности к нему, проверки и критической работы над ним, а совсем не заподозрения его во лжи и неправде.
При таком взгляде на дело, когда значение сказаний поднялось в истории деятельности Кирилла и Мефодия, появились критические работы над ними. Пользуясь этими трудами, мы скажем несколько слов о значении так называемых паннонских житий для истории Кирилла и Мефодия.
Во-первых, отнесенная Гинцелем к официальным документам итальянская легенда не есть самостоятельное повествование о жизни Кирилла и Мефодия: о святых братьях говорится здесь только по поводу обретения мощей Климента; отвлеченность изложения показывает, что автор ее пользовался какими-то рукописными материалами и совращал их; с одной стороны, по своей неполноте, как передающая события из жизни одного Кирилла, с другой – по неизвестности происхождения сообщаемых ею данных итальянская легенда далеко не может удовлетворить исследователя. Таким же характером отличается и жизнь Климента.
Во-вторых, паннонское житие Мефодия написано вскоре по смерти Мефодия, во второй половине IX века, написано кем-либо из учеников Мефодия, на самом месте деятельности учителя, в Паннонии. Хотя житие Константина по воззрениям и изложению имеет внутреннее сродство с житием Мефодия и некоторым образом дополняет его, тем не менее оно не может быть приписано одному и тому же автору с житием Мефодия, и достоверность одного жития должна быть доказываема независимо от другого. Полную достоверность и важность для истории Дюммлер признает собственно за житием Мефодия. Что до жития Кириллова, характеристика жития Мефодия, сделанная им, может быть приложена и к этому житию: «Вообще наше житие, если смотреть на него беспристрастным взглядом, производит впечатление простого и безыскусственного рассказа. Многие из фактов, сообщаемых им, легко привести в связь с тем, что мы доселе знали об этом предмете; относительно других фактов мы не имеем источников, которые бы отрицали или подтверждали подлинность их. Нет тут чудесных и невозможных вещей, могущих возбудить сомнение в достоверности источника; житие не имеет свойств предания, разукрашенного и искаженного в устах народа». Кроме простоты и безыскусственности рассказа житие Кириллово не может не обратить на себя внимание необыкновенной подробностью в повествовании, которая служит лучшим ручательством истинности повествуемого и современности повествователя.
О сравнительном достоинстве итальянской легенды и паннонских житий положительно высказался у нас первым Бодянский. Вчитываясь в житие Кирилла, говорит он, я убедился, что и так называемая Добровским итальянская легенда есть не что иное, как сокращение этого жития. Может быть, Гаудерик воспользовался житием Кирилла, составленным Климентом; или же Гаудерик пользовался одним и тем же источником, что и Климент, т. е. сочинением Кирилла «Прение магометаны и жиды в Казарех». Существенных прибавлений со стороны сократителя немного, лишнее относится только к событиям западным, следовательно, привнесено как дополнение местного жителя. В таком случае все западные источники, за исключением только папских булл, стали бы в разряд источников второстепенных. Еще положительнее высказался в этом направлении Викторов. Сличая известия итальянской легенды и жития, он убедительно доказал, как составитель легенды сокращал и перефразировал полные и подробные данные жития, и поставил вопрос об источном положении жития к легенде, кажется, вне сомнения. Излишне было бы поэтому говорить, что там, где мы не имеем официальных свидетельств о жизни Кирилла и Мефодия, первый голос должны оставлять за паннонскими житиями, так как между неофициальными источниками они самые древние и достоверные.
64
Константин лишился отца, когда ему было около 14 лет, вызван в Царьград с восшествием на престол трехлетнего Михаила (842), год рождения его – 827-й. Империей тогда управляла Феодора с двумя опекунами: Мануилом – magister et scholarum domesticus – и Феоктистом – patricus dromique logopheta. Вероятно, последний был покровителем Константина; как сказано в житии Кирилла: «Царев строитель… Логофет… посла по него, да ся бы с царем учил».
65
Житие Кирилла подробно описывает это время жизни Кирилла; его покровитель Логофет предлагает ему сан стратига, Константин скрывается в монастырь; через 6 месяцев нашли его и возвратили в Царьград.
66
Что это за «царство амавриино» жития Кириллова и где оно находилось? Дюммлер полагает, что здесь говорится об Абассиде Мутаваккиле, Рачкий – что здесь разумеется Омар или Амерман Милетский, бывший во вражде с Византией.