Первые восемь не в счет
Шрифт:
Тогда я еще не до конца осознавал, за каким чертом вообще сидел рядом с ним. Я ничего не знал о нем. Как в прочем и он обо мне, хотя мне казалось, что прямо сейчас мой тайный собеседник возьмет и выложит всю мою подноготную.
– Дома не сидится?
– он сделал еще пару затяжек и стряхнул пепел в урну, стоящую поодаль от лавочки.
– Можно и так сказать.
– с крайним негодованием ответил я.
– Брось, парень. Можешь встать и уйти, вреда я тебе не причиню, поверь мне. Просто решил себе найти компанию на ночь, только давай без грязных мыслей. Общение и только.
– свои слова в мой адрес незнакомец подытожил глубоким вздохом.
И я мог уйти. Но не стал, я не могу сказать, что тогда
– Как тебя зовут?
– спросил он.
– Генри.
– я попытался слегка настроиться на позитивный лад, собеседник уже не казался мне столь отрицательным.
– Хочешь услышать историю, Генри?
– О чем она?
– в этот момент я проникся малым интересом. Никто и никогда не предлагал мне послушать историю. Просто, историю. Тем более после пятиминутного знакомства, которое в свою очередь началось довольно таки странно.
Голубоглазый блондин покончил со второй сигаретой и принялся за следующую, попросив у меня огня. Тут я с радость откликнулся. Я полностью расслабился, окончательно решив, что вечер по-прежнему обещает быть спокойным, да и спешить мне было некуда.
– Адам.
– Извини?
– Мое имя. Адам.
– с той самой секунды, уже менее таинственный собеседник протянул мне руку в честь знакомства.
– Рад познакомиться, Адам.
– я легко и непринужденно ответил на рукопожатие. Признаться, он крепко сжал своей ладонью мою, но я не подал виду на легкую боль.
– Взаимно, Генри. Взаимно.
Адам медленно покуривал сигарету, то и дело, пуская клубы дыма к небу. Чуть позже он подтянул к себе правую ногу, согнув ее в колене, и поставил на лавочку, вытянув вторую ногу вперед. Уселся поудобнее, стряхнул пепел и положил руку на колено. Я не заметил, как вновь глупым взором наблюдал за ним, не проронив ни слова. Мне казалось, что он и не ждет от меня ничего, напротив, я был весь во внимании. Что-то таинственное веяло от этого парня.
– Так о какой истории ты говорил?
– робко спросил я.
На лице Адама вновь мелькнула легкая ухмылка. Он посмотрел на меня, затем повернул голову в сторону океана. Вода тогда была спокойной. Казалось, все вокруг замерло в ожидании чего-то.
– История будет долгой, Генри.
– Мне некуда спешить.
– Ты был прав, я ошибался на твой счет. Ну в таком случае, я не попрошу у тебя ничего взамен.
– лицо Адама замерло. Голубые глаза пристально наблюдали за спящим океаном.
– Взамен чего?
– Истории, Генри. Она многого стоит, поверь мне. А ты услышишь ее первым.
– на этот раз он вновь пристально глядел на меня.
– Ну раз так, то я готов, Адам. Я весь во внимании.
– я принял позу поудобнее, настроившись на долгий разговор. К моему удивлению холод начал спадать. Я вытащил руки из карманов и скрестил их на груди.
Глава 2. Твори, Адам, твори
Если мне не изменяет память, Генри, то было это лет семнадцать назад. Мы жили в приличном двухэтажном коттедже. Отец неплохо зарабатывал на бирже, уже не припомню, в чем именно заключалась его работа, но мне никогда не было это интересно. Он всегда был при костюме, идеальный во всем: галстук, Rolex на запястье, начищенная обувь. Никогда не понимал этого идеала. Никогда не вникал в него.
Мать же напротив, была не столько зациклена на себе. У нее был свой эдакий салон красоты для животных. Ну, там помыть, побрить, прибрать. Казалось, животных она любила больше чем своих детей. Три спаниеля в нашем доме были тому доказательством. Ричи, Памелла и Микки. Мама часами их намывала, вычесывала, практиковала на них свои модные стрижки. Вечерами от этой неразлучной компании было шумно, хотя вреда они никогда не приносили. Мама частенько уводила их с собой на работу, поэтому днем, во всяком случае, было поспокойнее. Помню однажды, благодаря Ричи ощенились несколько маминых четвероногих постоялиц. После данного инцидента Ричи расстался с кое-чем драгоценным, а Микки с ним за компанию. Мне даже было их жалко. Мама с хозяйками четвероногих потом долго жалели, так как на удивление, щенки разошлись по рукам за хорошую цену, а мама получила свой процент. Но, черт возьми, Генри, одного у нее точно было не отнять, готовила она восхитительно, как полагается всякой уважающей себя даме. Как сейчас помню ее мясные рулеты, фаршированные грибами, золотистые ребрышки с базиликом, салат из тунца, приправленный всякой вкусной хренью, да даже элементарная яичница была просто волшебной. Чего не скажешь о моей старшей сестре.
Анна. Девчушка рано повзрослела. Алкоголь, травка, и прочая убивающая весь рассудок дурь. Сколько было споров, слез, сколько раз она уходила из дома. Но всегда возвращалась. Клялась матери, что это последний раз. После четвертого такого раза отец перестал с ней говорить, о чем либо, впредь он считал, что его дело зарабатывать деньги для семьи, а растить детей дело матери. Добытчик хренов.
А что делал я все это время? До лет пятнадцати я нихрена не задавался вопросом о том, что мне интересно, Генри. Но потом, интерес сам меня нашел. Я начал рисовать. Это пришло как-то само собой. Да, я уделял этому все свое свободное время. Горы тетрадей, альбомов протертых карандашом до дыр. Я рисовал везде где только можно, рисовал кого угодно, насколько мне позволяло воображение. Я черпал свою фантазию из комиксов, фильмов, даже из книг. Проводил часами за видеоиграми, это просто долбаное произведение искусства. Я творил, Генри. И я не мог остановиться, это для меня был как наркотик, только благодаря нему я развивался, а не гасил все свои мысли, как это делала моя сестра.
Родители поначалу не придавали моему интересу никакого смысла. Отец был уверен, что это лишь баловство, что этим я ничего не добьюсь, что я должен напялить на себя костюм брокера, затянуть потуже галстук и следовать его идеалам. Меня это не останавливало, Генри.
С учебой дела обстояли не совсем гладко, если к тому же, брать во внимание тот факт, что формулам мисс Гилмер я предпочитал рисование с нее карикатур. В прочем, она так же не разделяла мое творчество. Походы к директору, выговоры, все это продолжалось изо дня в день.
– Учись, Адам. Возьмись наконец за ум.
– твердили все вокруг.
Я до сих пор не могу понять, почему мое стремление, к более менее прекрасному, априори списывали со счетов. Конечно, на месте я не стоял, я продолжал продвигаться в своем деле, и в скором времени на смену бесформенным закорючкам пришли довольно выразительные художества.
Я считал так некоторое время, пока не узнал о школе рисования в паре кварталов от нас. Заведующей, как и в скором времени моим первым наставником на моем творческом пути, была Лейла Принс. Она была довольно милой особой. Даже очень. Мулатка с черными, как смоль волосами, всегда собранными в пышный пучок. Выразительные карие глаза. Слегка впалые щеки. Она всегда пользовалась помадой кораллового цвета. На лице был легкий румянец. Хотя знаешь, Генри. Она была чертовски красивой. Каждое занятие можно было видеть ее в нарядах с обилием исключительно теплых цветов, разные балахоны, шарфы. Она будто бы парила в своем одеянии. Но первое наше знакомство было не столь скорым.