Первый Блицкриг. Август 1914
Шрифт:
С десяти тридцати бой перекинулся на прямой отрезок канала, расположенный к западу, где немцы начали вводить в сражение батареи сначала III, а затем и IV корпуса.
К трем часам дня после непрерывного шестичасового боя англичане больше не могли противостоять на выступе нажиму противника. Взорвав мост в Ними, они отступили на подготовленную вторую линию обороны в трех или пяти километрах от первой. Сдача выступа поставила в затруднительное положение войска, удерживавшие прямой участок канала, и они тоже начали отходить примерно в пять часов вечера. В Жеманне, где изгиб переходит в прямую часть канала, и у Мариетта, и трех километрах к западу, положение неожиданно осложнилось, когда было обнаружено, что мосты взорвать нельзя из-за отсутствия запалов.
Бросок немцев
В течение всего вечера части выходили из боя под непрерывным обстрелом. Один полк прикрывал отход другого до тех пор, пока все не достигли второй линии обороны. Немцы, понесшие в течение дня не меньшие потери, не предпринимали серьезных попыток форсирования по уцелевшим мостам и не преследовали отступавших. Наоборот, в сумерках англичане слышали сигналы трубы «Прекратить огонь!», потом традиционное вечернее пение, и над каналом воцарилась тишина.
К счастью для англичан, Клюк не воспользовался своим более чем двойным преимуществом. Из-за приказов Бюлова, задерживавших его, Клюку не удалось обнаружить фланг противника и обойти его, поэтому он атаковал англичан в лоб своими двумя корпусами, III и IV, и понес тяжелые потери, являющиеся результатом фронтальной атаки. Один германский капитан из III корпуса обнаружил, что является единственным оставшимся в роте офицером и единственным командиром роты во всем батальоне. «Вы — моя единственная опора, — причитал майор. — Батальон разбит, мой гордый, замечательный батальон», полк «расстрелян», осталась «горстка».
Командир полка, который, как и большинство, мог судить о ходе боя только по тому, что происходило с его частью, провел беспокойную ночь.
«Если бы англичане имели хоть малейшее представление о нашем состоянии и надумали контратаковать, они бы просто задавили нас», — сказал он наутро.
Ни один из фланговых корпусов фон Клюка, II на правом фланге и IX на левом, не участвовал в бою. Как и вся 1-я армия, они прошли двести сорок километров за одиннадцать дней и растянулись по дорогам на несколько часов марша к тылу от обоих центральных корпусов. Если бы все атаковали двадцать третьего августа одновременно, результат мог быть совсем иной.
Днем фон Клюк, поняв свою ошибку, приказал корпусам в центре удерживать англичан до тех пор, пока не подтянутся отставшие, чтобы осуществить обход и завершить его общим уничтожением противника. Но до того, как это случилось, англичанам пришлось решительно изменить планы.
Генри Вильсон все еще мысленно наступал со средневековым блеском по «плану-17», не зная, что в изменившейся ситуации этот план уже был не нужен. Подобно Жоффру, настаивавшему на наступлении даже спустя шесть часов после получения донесения де Лангля о катастрофе в Арденнах, Вильсон уже после оставления позиций у канала и на следующий день стремился к наступлению. Он сделал «тщательные подсчеты» и пришел к выводу, что «перед нами только один корпус и одна кавалерийская дивизия, в крайнем случае два корпуса». Он «убедил» Френча и Мэррея, что это было так, «в результате чего мне поручили составить приказ на наступление на следующий день». В восемь часов вечера, когда он только что закончил эту работу, поступившая от Жоффра телеграмма свела ее на нет. В ней Жоффр сообщал, что на основании собранных данных силы противника, находящегося перед англичанами, составляли три корпуса и две кавалерийские дивизии. Это было гораздо убедительнее, чем расчеты Вильсона, и сразу же положило конец всяким мыслям о наступлении. Но это было еще не все.
В одиннадцать часов вечера прибыл лейтенант Спирс после спешной поездки в штаб 5-й армии и сообщил горькую весть — генерал Ланрезак выходит из боя и отводит армию на позиции, находящиеся в тылу англичан. Реакция Спирса на решение, принятое без консультации с англичанами и не доведенное до их сведения, была подобна поведению полковника Адельберта, когда тот узнал о намерении короля Альберта отойти к Антверпену.
Отступление Ланрезака, в результате которого английские экспедиционные войска как бы повисали в воздухе, ставило их в крайне опасное положение. На поспешном совещании было решено отвести войска немедленно, как только будут составлены приказы на отступление и доставлены войскам. Задержка с доставкой приказа Смит-Дорриену, выбравшему странное место для своего штаба, стоила потом многих жизней.
Штаб корпуса расположился в скромном частном загородном доме, называвшемся весьма напыщенно Шато-де-ля-Рош у Сар-ля-Брюйера, он был на хуторе без телеграфа или телефона, на малозаметной проселочной дороге, найти которую было трудно и днем, не говоря уже о середине ночи. Даже Мальборо и Веллингтон не пренебрегали более удобным, хотя и не очень аристократическим помещением для штаба, но всегда на главной дороге, один в аббатстве, а другой в таверне. Приказ Смит-Дорриену должен был быть доставлен на автомобиле и достиг его только в три часа утра, в то время как корпус Хейга, не участвовавший в бою, получил свой приказ по телеграфу часом раньше и был готов к отступлению до рассвета.
К этому времени подтянулись два германских фланговых корпуса, атака немцев была возобновлена, и отступление II корпуса, находившегося накануне весь день под огнем, проводилось снова в тех же условиях. В суматохе один из батальонов так и не получил своего приказа и сражался до тех пор, пока не был окружен, а его солдаты убиты, ранены или взяты в плен. Удалось уйти только двум офицерам с двумястами солдатами.
Так закончился первый день боя для англичан, не сражавшихся с европейским противником с Крымской войны и не ступавших на европейскую землю со времен битвы при Ватерлоо. Разочарование было горьким: для I корпуса потому, что он спешил в пыли и по жаре на позиции, а теперь шел обратно, практически не сделав и выстрела, а для II, гордого своей стойкостью перед прославленным противником и не знавшего ничего о его превосходящей силе, об отходе 5-й армии, из-за непонятного приказа на отступление.
И для Вильсона это было «жестоким» разочарованием. Он обвинял во всем Китченера и кабинет, пославших четыре дивизии вместо шести. Если бы были посланы все шесть, заявил он с той великолепной неспособностью признавать ошибки, которая потом сделала его фельдмаршалом, то «это отступление было бы наступлением, а поражение — победой».
Самоуверенность и легкомыслие Вильсона начали таять, а Джон Френч впал в уныние. Пребывание во Франции всего лишь немногим более недели с невероятным напряжением, беспокойством и ответственностью, к которым добавилось несправедливое отношение Ланрезака, а также крушение планов в первый же день сражения расстроили его и разочаровали. На следующий день он закончил свой доклад Китченеру предложением: «Я полагаю, что следует обратить серьезное внимание на защиту Гавра». Гавр находился в устье Сены, почти в ста пятидесяти километрах к югу от первоначального места высадки в Булони. Френч уже начал подумывать о возвращении.
Так закончилось сражение за Монс. В качестве первого участия Англии в том, что впоследствии стало Великой битвой.
Ей ретроспективно были приданы все качества исключительности и в британском пантеоне было отведено место, равное битвам при Гастингсе и Ажинкуре. Создавались легенды, подобно легенде об ангелах Монса. Все живые были храбрецами, а все мертвые — героями. Составлялись хроники каждого полка вплоть до последнего часа и последней пули, пока битва за Монс не засверкала через туман такой доблести и славы, что уже казалась победой. Нет сомнения, что под Монсом англичане храбро сражались, лучше, чем некоторые французские части, но не лучше и многих других, не лучше бельгийцев у Эелена, или «турков» у Шарлеруа, или не лучше бригады генерала Манжина у Онё.