Первый человек в Риме
Шрифт:
Время от времени он видел, как они ходили за покупками, и заметил, что их кошельки так же тонки, как и их тела. Сенаторский пост позволял этой семье только одеться и поесть. Всадник и торгаш Тит Помпоний был гораздо богаче.
Деньги. Миром правят они. Без них человек – ничтожество. Стоит ли удивляться, когда иной счастливец, вытолкнувшийся на поверхность, начинает тянуть на себя, стремясь ухватить все больше и больше?
Человек может обогатиться, добившись избрания в преторы. При участии Фортуны всякого рода издержки принесут в конце года солидные дивиденды.
Помимо мрачных проспектов войны, имеются и другие дороги, весьма просторные и удобные для всяких комбинаций. Можно, скажем, заняться хлеботорговлей, повышая или понижая цены к своей выгоде; давать деньги в рост (армия используется для сбора долгов). Дыры в бухгалтерской книге легко латаются налогами. Также можно продавать права на римское гражданство. Можно даже (не совсем законно, конечно) освободить от дани Риму отдельный небольшой город – в свою пользу, разумеется.
Деньги… Где бы взять их? Совсем немного, чтобы стать сенатором… Мечты! Луций Корнелий Сулла, все это – мечты.
Женщины Цезаря свернули направо, на кливус Победы. Сулла знал, куда они идут: на землю Флакка. На пустырь, туда, где раньше стоял Флакков дом.
В то время как он поднимался туда, ступая по жухлой траве, дамы уселись на свои складные стулья. Здоровенный раб, похожий на фракийца, воздвигал над их головами складной тент, дабы укрыть хозяек от чуть участившегося дождя. Две Юлии, как отметил Сулла, пробыли подле своей матери весьма недолгое время – та разговаривала с беременной женой Тита Помпония. Юлии сложили свои стульчики и поспешно перебежали к четырем Клавдиям Пульхрам, которые сидели на солидной дистанции от своих матерей. О да, они были здесь – Лициния и Домиция. Сулла знал обеих довольно хорошо, с тех пор как переспал с обеими. Не глядя больше по сторонам, он подошел к сидящим женщинам.
– Дамы, – приветствовал он их, склоняя голову. – День отвратительный, не так ли?
Каждая из женщин, бывших сейчас рядом, знала о том, кто он такой, – положение Суллы вызывало болезненный интерес. Чернь, с которой он водился, считала его ровней, самозванцем, присваивающим себе чужое имя. Но для благородных горожан его происхождение не было тайной. Они знали его генеалогию. Они знали его историю и историю его семьи. Некоторые жалели его, иные – как Лициния и Домиция – видели в нем привлекательного мужчину. Но никто из них не хотел ему помочь.
Северо-восточный ветер принес запах сажи, подкисшей золы и сгоревшей плоти. Прошедшим летом полностью весь Виминал и верхняя часть Эсквилина выгорела дотла. Пожар этот на памяти Рима был самым страшным. Почти пятая часть города была выжжена. Горожане, объединив усилия, снесли значительное количество зданий, отсекая пожар от Субуры с ее тесно стоящими многоквартирными домами и от нижнего Эсквилина. Ветер и ширина Долгой улицы остановили распространение бедствия в редких
И хотя полгода прошло после этого пожара, Сулла видел с пустыря Флакка страшный ожог. Добрая квадратная миля черных фундаментов, полуобвалившихся домов. Запустение.
Точное количество погибших никому не было известно. Их, погибших, было достаточно, чтобы выжившие не нуждались в жилье после пожара. Так что застройка шла медленно – только кое-где возвышались строительные леса, верный знак того, что здесь строится инсула и некий землевладелец набьет теперь кошелек.
Сулла злорадствовал, чувствуя, как смутились Лициния и Домиция, когда он поприветствовал их. Они были мягки, как никто в мире, и старались жить спокойно.
«Страдайте теперь, глупые свиньи! Любопытно, знают ли эти крольчихи, что я спал с ними обеими?» – спросил себя Сулла. Это придавало их встрече острый, пикантный привкус.
Глазами, в которых плясал глянцевый огонек, он раздевал женщин, сидящих под укрытием. Скоро он перебрал всех, кроме Марсии. Марсию он отделял от прочих. Только не она! Это же не женщина, а оплот достоинства, монумент добродетели.
– Это была страшная неделя, – произнесла Лициния высоким, дрожащим голосом. Взгляд ее был прикован к обугленным холмам.
– О да, – сказала Домиция, прочищая горло.
– Я была в ужасе, – лепетала Лициния. – Мы жили тогда на Каринах, Луций Корнелий. Огонь все приближался и приближался… Катился к нам. Конечно, когда все кончилось, я упросила Аппия Клавдия перебраться в другую часть города. Это вряд ли спасет нас от огня, но лучше, без сомнения, жить в болоте близ Форума, чем на Субуре!
– Это было чудесно, – молвил Сулла, вспомнив, как всю неделю он по ночам поднимался по лестнице Весталок. Он смотрел, представляя себе, что это – объятый чудовищными сполохами вражеский город после разграбления, и видел себя римским полководцем, отдавшим этот приказ. – Чудесно… – повторил он.
Ошарашенная его словами, Лициния быстро, как бы украдкой, взглянула на его лицо и, злясь на себя, тут же перевела взгляд обратно. Она испытала на себе силу этого человека, о чем горько сожалела теперь. Сулла был опасен. С головой у него было не в порядке.
– Впрочем, – она заставила себя говорить спокойно, – этот скверный ветер принес не только плохое. Мои кузены Публий и Луций Лициний купили за бесценок освободившиеся участки земли. Говорят, через несколько лет цена на них взлетит до небес.
Она упомянула семью Лициниев Крассов – известных миллионеров. Почему бы ему, Сулле, не подцепить богатую невесту, как это сделал несравненный Аппий Клавдий Пульхр? Как – почему? Да потому, что ни отец, ни мать, ни брат, ни опекун богатенькой благородной девочки не захотят ей такого счастья!
Все удовольствие от поддразнивания женщин пропало. Сулла развернулся на пятках и крадучись пошел к кливусу Победы. Он заметил, что две Юлии были призваны к порядку и вернулись к своей рассерженной матери под защиту тента.