Первый день Вечности
Шрифт:
Сашка обнимал зайца… или что там ему дали… мягкое и пушистое… "если вы белый и пушистый, вам пора на эпиляцию и в солярий…"
О нём забыли. Забыли, забыли… обидно, да? Деда Пахома выпустили, гостью эту — новую русскую фармацевтку… а об Александре Воскобойникове забыли напрочь! "Оно и правильно, — говорила ему бабка. — Таких, как мы — от Москвы до Читы раком не переставишь!" Хорошая у Сашки была бабка… правильная…
А стрельба эта… это вам всем, городским, она вроде боевика… а Сашка с бабушкой и матерью из Узбекистана уехали, да не из Ташкента — где русских было не меньше, чем узбеков, а из Ахангарана. "Господи, — говорила
Хорошо соседям, продали свой дом за сто (сто, именно сто!) долларов. А Сашке с бабушкой и этого не досталось. Слава Богу, сами живыми уехали… всё бросили, что от отца и мамы оставалось. Бабка свои медали и грамоты "За добросовестный труд" побросала… дедовы фотографии (а уж дороже этого ничего у неё не было!)…
"Что вам ещё надо, сволочи? Ну, нет у нас ничего — нет! Вот, исподнее от старухи берите!.. голая пойду, пусть все видят!.."
Спасибо, вам, Антонина Анатольевна за добросовестное исполнение своих служебных обязанностей. За то, что в маленькой прохладной больничке были вы операционной медсестрой долгие годы и почти все местные знают вас… а сейчас… Да только и они люди, — вздыхала бабка, — дети у них… А эти басмачи… это не местные, Санька, воду мутят, это всё ташкентские, бывшие партийные. Мариам, вон, ночью прибегала, а сама чуть жива от собственной смелости… Хорошая девочка, чуть было мы с Ниязом Нургалеевичем, — Царство ему небесное! — её не потеряли. Нуриев орёт — зажим, зажим! — а я думаю, мать честная, отходит девчонка… всё!.. так, ведь, до прямого массажа сердца, Санька, чуть не дошло. Слава Богу, запустили мы ей моторчик! Нияз Нургалеевич как вышел из операционной, так и сел… руки трясутся. Зато, смотри, какой красоточкой стала наша Машенька — и детей уже трёх родила. Для меня она Машенька, а муж пусть как угодно кличет…"
Любит его бабушка прикинуться неграмотной богомольной старушкой, как сама говорит — "от сохи"… и нет у Сашки никого, кроме неё… И помнит Сашка Воскобойников, каково это, когда врываются, стреляют, ставят к стенке, вертят перед носом ножом, орут по-узбекски, хотя русский знают не хуже Сашки… и гори всё синим пламенем! Сашка отдал бы многое, лишь бы не слышать, не видеть и не понимать ни-че-го, что творится вокруг!
— Ребята! Это я, Паша Еманжелинов! Только не стреляйте! Паша я… Еманжелинов! — орал Пашка, прильнув к стене рядом с дверью. Он вытянул руку и барабанил кулаком в дверь, отчаянно боясь, что кто-нибудь из солдат-дезертиров выстрелит сквозь дверь и пули оторвут ему руку. Но это было не так страшно, как присутствие за окном кого-то, кто в любое мгновение может принять его за террориста и всадить в спину очередь из автомата с глушителем.
У этих придурков хватит ума! С перепугу. Господи, Господи, Господи, хоть бы не стреляли! Лучше там, с ребятами, со знакомыми лицами, со спокойным и рассудительным Андреем, чем безымянным и безликим Одним Из Них… из тех, кто будет с удовольствием стрелять. Он будет заполошно и злобно верещать, стрелять веером, нажимать на курок до тех пор, пока вокруг всё не покраснеет от брызог крови и мозгов, пока с выпученными глазами он не ворвётся в студию, перешагнув через разорванный в клочья Пашкин труп. Перешагнёт, наступив в кровавую лужу, — этот краповый берет, альфовец, этот спецназовец… или как его там….
Словом, Пашку переклинило. За окном был не человек. За окном было что-то неумолимо тупое и угрожающее, как Устав несения службы… как солдат с бешенными от стрельбы глазами… как обдолбанный сержант из какого-нибудь спецподразделения.
… как его брат, позирующий на одной из фотографий — подмышкой зажата голова армейского дружка… штык-нож у горла — мол, ещё одна секунда и…
В студии стоял гвалт.
— Пашка! Открывай и выходи! Не делай резких движений! — надрывался Кирилл.
— Это Паша… это наш эфирщик… видео-инженер!.. — наперебой кричали девчонки.
Андрей пытался, не размахивая руками, быстро, но спокойно втолковать Москвичу, — мол, Пашка это… эфирщик, понимаешь?
Москвич, полуприсев, водил безумно дёргающимся стволом. Опрокинутый стул путался у него под ногами.
— Если спецназ… всех на хрен… всех! — хрипел он.
Кончилось тем, что Мустафа, который размяк от выпитой водки и, похоже, не совсем отдавал себе отчёт в серьёзности положения, двинул прикладом в дверь и фальцетом закричал:
— Выходи по одному!
— По од… кха-кха… одном… му, — закашлялся севшим вдруг голосом Филон.
Какое-то тягостное мгновение Андрею казалось, что они сейчас оба выпалят сквозь дверь. Но дверь щёлкнула кодовым замком и из неё боком выпал Пашка, закрывая затылок руками. Дверь моментально захлопнуло сквозняком, — звук удара был слышан даже через всеобщий ор. Мустафа ухватил Пашку за ворот свитера и потянул к студии. Филон неуклюже двинул его прикладом по спине.
— Иди, давай! — и ещё ногой наподдал.
— Кто это? — спросил Малый, поглаживая автомат.
— Это инженер эфира, — в сотый, наверное, раз прохрипел Андрей. — Садись, Паша, со всеми… водки ему налейте, водки.
— Какая, твою мать, водка? — рявкнул Москвич. — Он откуда там взялся?
— Я там с самого начала был, — испуганно пропищал Пашка. Девчонки дёрнули его за штаны, и он неуклюже плюхнулся на колени к Тарасу.
— Подвигаемся, девочки, — старательно тараторила бледная Яна, — подвигаемся… так… вот и стакан тебе. Голодный? Да? Успокоились все! Вика, у тебя юбка задралась, поправь!
— Господи, так и инфаркт получить можно, — проворчал господин депутат Государственной думы Антон Басов. — Ну, вы, блин, ребята, даёте… никого там ещё больше нет?
— Я думаю, что теперь, уж, точно — никого, — преувеличенно спокойно сказал Андрей. — Разве, что здесь, за кулисами где-нибудь поддатый оператор завалялся…
— Ага, — подхватила Вика; она старалась улыбнуться, но её чёрные глаза с синими полукружиями вокруг, были огромными и абсолютно серьёзными. — Помните, как Водолазик во время новостей вылез? Штаны расстёгнуты…
— Парень пописать захотел, с бодуна, — подхватил Кирилл. — Полина за столом в камеру чего-то трендит, а Водолазик стоит, качаясь, сзади неё и ширинку расстёгивает.
— Я тогда чуть не окочурился, — серьёзно сказал Роальд Вячеславович. — Смотрю на монитор, а там — такая порнуха…
— Тихо, — выпалил Москвич, — хватить трепаться! Ты, пацан! Ты чего так орал?
— Испугался я, — нервно ответил Пашка. — Телефоны не работают, выходить страшно… и кто-то в окно скребётся….
Стало удивительно тихо. Беззвучно выматерился Кирилл, закатив глаза в бессильной злобе.
— Кто поскрёбся? — шёпотом спросил Малый.
— Не знаю… — обречённо пробормотал Пашка и осёкся; запел телефон Басова.