Первый дон
Шрифт:
В тот вечер он дал себе зарок вырвать из сердца страсть к Лукреции и стать добропорядочным мужем Лотти и отцом их дочери, Луизе. Если, конечно, ему удалось бы покинуть тюрьму… если Господь соблаговолил бы оказать ему в этом поддержку.
Чезаре вспомнил слова отца, произнесенные много лет тому назад, когда он заявил, что не верит ни в Бога, ни в Деву Марию, ни в святых. Он словно вновь услышал голос отца: «Многие грешники говорят такое, потому что боятся наказания после смерти. Вот они и пытаются отвергать истину, — Александр тогда взял руки Чезаре
Именно тогда они и ставят вопрос о существовании вечного и любящего Бога. Они сомневаются в его бесконечном милосердии. Сомневаются в святой церкви. Но веру можно оживить активностью. Даже святые были людьми энергичными. Я не могу представить их сидящими сложа руки и долгие годы размышляющими о загадочных путях, по которым идет человечество. Такие люди бесполезны для вечно развивающейся церкви, они ничем не помогают выносить тяготы бренного мира. Как ты, как я, святые видели свое предназначение в выполнении конкретных дел.
Даже если, — Папа поднял указующий перст, — выполнение предназначенного приведет к тому, что нашим душам придется провести какое-то время в чистилище. Но ты подумай, сколько еще нерожденных христианских душ мы спасем в последующие сотни лет. Душ, которые найдут спасение в лоне святой католической церкви. Когда я произношу молитву, когда я каюсь в грехах, в этом я нахожу утешение, пусть и не все мои деяния праведные. И пусть наши гуманисты, эти последователи греческих философов, думают, что кроме человечества никого не существует. Есть высшее существо, Господь, милосердный и понимающий. В этом наша вера. И ты должен верить. Живи со своими грехами, хочешь — кайся, не хочешь — нет, но никогда не теряй веры. Кроме нее у нас ничего нет».
В тот момент истовая речь Папы не произвела на Чезаре ни малейшего впечатления. Теперь, пусть он и сомневался в своей вере, Чезаре покаялся бы в своих грехах любому Богу, который согласился бы его выслушать. Тогда же он услышал только одну фразу: «Помни, сын мой, все надежды на благополучное будущее семьи Борджа я связываю только с тобой».
Однажды, уже за полночь, Чезаре увидел, как осторожно открылась дверь его камеры. Ожидал увидеть охранника, но на пороге появился Дуарте Брандао с бухтой веревки в руке.
— Дуарте, как вы тут очутились? — спросил Чезаре, его сердце учащенно забилось.
— Пришел тебя спасти, друг мой, — ответил Дуарте. — Но поторопись. Мы должны уйти немедленно.
— А как же охрана?
— Они подкуплены… эту науку я в совершенстве освоил в стародавние времена, — Дуарте начал разматывать веревку.
— Мы собираемся спуститься по ней вниз? — нахмурившись, спросил Чезаре. — Она коротка.
— Конечно, — Дуарте улыбнулся. — Она нужна лишь для того, чтобы отвести подозрения от охраны. Их начальник поверит, что ты удрал, спустившись вниз по веревке, — Дуарте привязал веревку к железному крюку, вбитому в стену, выбросил бухту в окно, повернулся к Чезаре. — Мы пройдем более легким путем.
Чезаре следом за Дуарте спустился по спиральной лестнице, из замка они вышли через маленькую дверцу в задней стене. Ни один охранник не попался им на глаза. Дуарте подбежал к тому месту, над которым чуть покачивался свободный конец веревки, сунул руку в карман плаща, достал терракотовую фляжку.
— Куриная кровь. Я разолью ее по земле, потом оставлю след, ведущий на юг. Они подумают, что ты поранился, спрыгнув на землю, и захромал в этом направлении.
А на самом деле ты поскачешь на север.
Чезаре и Дуарте пересекли поле, поднялись на холм, где маленький мальчик держал под уздцы двух оседланных лошадей.
— Куда вы поедете, Дуарте? Есть очень мало мест, где каждый из нас будет в безопасности.
— Ты прав, Чезаре, очень мало. Но они есть. Ты поскачешь в замок своего шурина, короля Наварры. Он примет тебя с распростертыми объятьями и никому не выдаст.
— А вы, Дуарте? — спросил Чезаре. — Куда поедете вы? Италия для вас закрыта. Испания, после этой ночи, тоже. Французам вы никогда не доверяли. Да и они — вам.
Так куда?
— Неподалеку отсюда меня ждет маленькая шхуна, — ответил Дуарте. — Я поплыву в Англию.
— В Англию, сэр Эдуард? — Чезаре улыбнулся.
Дуарте в изумлении вскинул на него глаза.
— Так ты знал? Все время?
— Отец многие годы подозревал об этом. Но там вас ждет враждебно настроенный король… не отрубит ли он вам голову?
— Возможно. Но Генрих Тюдор — прагматик, который старается собрать вокруг себя умных и знающих людей, чтобы они советовали и помогали ему. Мне стало известно, что недавно он справлялся о моем местопребывании.
Дал понять, что я могу рассчитывать на амнистию и, возможно, восстановление моего прежнего статуса, если вернусь к нему на службу. А пост я занимал, должен отметить, очень высокий. Конечно, велика вероятность того, что я угожу в ловушку. Но если смотреть правде в глаза, есть ли у меня выбор?
— Полагаю, что нет. Но, Дуарте, вы сможете доплыть до Англии? Это же ужасно далеко. Вам будет так одиноко.
— Я плавал и на куда большие расстояния, Чезаре. А к одиночеству я привык, оно меня не пугает, — Дуарте помолчал. — Друг мой, близится рассвет. Нам пора разъезжаться.
Они обнялись на вершине холма, освещенные яркой испанской луной. Потом Чезаре отступил на шаг.
— Дуарте, я вас никогда не забуду.
Он повернулся, вскочил на лошадь и поскакал в направлении Наварры прежде, чем Дуарте увидел струящиеся по щекам слезы.
Глава 30
Чтобы не попасться испанским солдатам, прочесывающим окрестности, Чезаре избегал городов и деревень, ехал только по ночам, а днем отсыпался в лесу. Грязный, голодный, измотанный, в конце концов добрался до Наварры, которая располагалась в северной части Иберийского полуострова.