Первый эйдос
Шрифт:
– А ты как поймала? – удивился Меф.
Даф улыбнулась.
– Я и не ловила. Он запутался у меня в волосах. Этот дар был у меня уже довольно давно, а теперь он твой. Жаль, конечно, что его нельзя разделить на двоих, потому что и на двоих хватило бы.
– Что это за дар? – спросил Меф.
Он чутко прислушивался к себе, но пока не замечал ничего нового.
– Лист платана увеличивает везение. Представь, перед тобой десять шкатулок. Все пустые, и лишь в одной лежит перстень. Какой шанс открыть нужную шкатулку с первого раза? – спросила Дафна.
– Если шкатулки непроницаемы
– У обычного стража или мага один к десяти, а у тебя теперь один к трем… Но будь осторожен! Везение – опасный дар. Если задуматься, оно погубило больше людей, чем все неудачи, вместе взятые, – предупредила Даф.
Она что-то услышала, вскочила, быстро коснулась губами подбородка Мефа и тенью выскользнула из комнаты. Меф притворился спящим. К Буслаеву вошел Арей и без церемоний плашмя вытянул его мечом.
– Вставай, синьор помидор! «Доброе утро!» скажешь себе сам. Разбуди остальных! – Арей втянул ноздрями воздух и подозрительно покосился на Мефа.
Буслаев наклонился, делая вид, что нашаривает под кроватью ботинки. Однако там нашарился лишь череп телохранителя герцогини де Гиз, которого ревнивый герцог некогда заколол шпагой прямо сквозь перину.
– Опасная штука – лаванда! Особенно перед боем. Расслабляет, знаешь ли… – проворчал мечник, закрывая за собой дверь.
Обычно телепортация проходит как по маслу. Превращает человека в палитру красок, брызги радуги и осиным роем переносит туда, куда властно посылает мысль. Бесконечно короткое мгновение, и при условии, что ты не влип в стену, ты стоишь уже на новом месте, с некоторым опозданием вспоминая, что ты здесь вообще забыл.
Телепортация в Тартар была исключением. Да, это был все тот же осиный рой, но рой, который с силой проталкивали под землю – сквозь глину, песок, камень, гранит. Это было мучительно. Мефу чудилось, что его вытянули в тонкую бесконечную нить, которую с болью протаскивают в игольное ушко. Ни Чимоданова, ни Наты, ни Мошкина он не видел, хотя смутно и ощущал, что они где-то поблизости.
Наконец пытка закончилась. Песок, глина и гранит перестали терзать его разделенное на частицы тело. Меф почувствовал, что висит в пустоте, и приготовился к материализации. Кости, внезапно собранные воедино и облаченные в плоть, отозвались тупой болью. Меф обрел зрение и осознал, что не висит уже, а падает. Головой вперед он несся во мгле. Падение было таким стремительным, что ветер уже не хлестал, а счесывал кожу точно мелким наждаком.
Мало-помалу мгла расступилась. Ее кулисы раздвинулись, и Меф различил внизу гористую долину со множеством провалов. По всей видимости, они связывали Верхний Тартар с Нижним, где в вечном пламени плавился вечный лед. Меф попытался угадать поблизости Мошкина, Нату или Чимоданова, которых Арей отправил вместе с ним, но никого не обнаружил. Он был один в вязком сумраке.
Примерно через минуту серое пятно внизу окончательно утвердилось в очертаниях, и Мефодий понял, что падает на скалу. Огромная, с затупленной вершиной, состоящая из сотен приросших друг к другу скал, она возникла из песка, спекшегося от жара. Кое-где заметны были хилые деревца, жавшиеся к камню и пытавшиеся врасти в него не только корнями, но и ветвями.
Меф понял, что, когда врежется, тело его размажется по скале. Буслаев закричал и не услышал своего крика. В распахнутый рот тотчас ворвался ветер, пытаясь вывернуть лицо наизнанку, как перчатку.
Внезапно упругая сила замедлила падение, и безо всяких промежуточных впечатлений Меф понял, что стоит на узкой площадке. Похожая на отлипший пластырь, площадка жалась к скале. Похоже, Мошкин, Ната и Чимоданов оказались здесь раньше, чем он. Улита успела даже открутить крышку термоса.
– И эта гадость – кофе? Любая пища здесь не имеет вкуса. Думала, хоть кофе исключение – ни фига, – капризно сказала она.
Меф повернулся к Арею. Его трясло. Телу все еще казалось, что оно падает. Если бы Меф позволил – оно вцепилось бы в скалу.
– Я устроил тебе небольшую экскурсию, синьор помидор. Для любимого ученика всегда хочется приберечь что-нибудь особенное. Надеюсь, ты не в претензии?
– Нет.
– В самом деле? – усомнился Арей. – Что-то ты какой-то зелененький. Ты единственный, кто падал. Остальных я перенес и так. Наследник имеет право посмотреть на свои владения. И как общее впечатление?
Меф пробормотал что-то про садизм.
– Можешь не продолжать. Да, действительно, к Тартару нужно привыкнуть. С другой стороны, привыкнуть к нему нельзя, в том и проблема, – сказал Арей.
Буслаев осторожно подошел к краю. Здесь не было ни солнца, ни луны, ни звезд, но все же свет существовал. Тусклый, ниоткуда не идущий, он разливался серой жижей. Такой свет бывает перед рассветом, с той лишь разницей, что перед рассветом он дарит надежду. Здесь же он не дарил ничего.
Никогда прежде Меф не казался себе таким крошечным. Мутное невидимое небо было огромным. Камень дышал то холодом, то жаром. Меф ощущал, что смутная громада Тартара уже знает о его присутствии и, проявляя некое подобие интереса, старается обволочь, проникнуть внутрь, наполнить его собой. Но все это вяло, точно в полусне. Примерно так студенисто вздрагивает умирающий моллюск.
– Дождь прыгал по крышам. Море терлось о камни, – произнесла Улита, разглядывая небо.
– Но тут их нет, – удивился Мошкин.
– Именно, что нет, наивный ты наш. Ни дождя, ни моря… Нет и никогда не будет, – согласилась ведьма.
Рядом с видом маленького Наполеончика стоял Чимоданов. Он уже освоился. Заметно было, что Тартар давит на него меньше, чем на Мефа. Охранявший Петруччо панцирь пошлости защищал его от нюансов бытия.
– Значит, с водой тут напряг? А как же Лета, через которую Харон перевозит на ладье? – деловито поинтересовался Чимоданов.
Арей неопределенно кивнул вперед и вправо, мимо скалы:
– Примерно там Лета огибает нагорье.
– А почему мы не переправлялись через нее? – спросил Меф.
– Сэкономили время. Да и знакомство со стариной Хароном не доставило бы тебе удовольствия, – пояснил Арей.
– По моему скромному, но чудовищно авторитетному мнению, Харон довольно милый. Он чем-то похож на деда Мазая. Я даже, помнится, прикидывала, не женить ли его на Мамзелькиной. Чудная была бы пара! Представлю – и плачу кипятком! – легкомысленно сказала Улита.