Первый эйдос

Емец Дмитрий Александрович

Сам Меф не сломался до сих пор лишь благодаря воле, которая была у него как стальной трос. Даже когда он пытался поджать ноги, воля не давала ему упасть, держа его прочно, как альпиниста держит его страховка.

Дарх измучил его так, что Меф не ощущал уже даже боли и относился к дарху с молчаливой холодной ненавистью. Сам он старался спать как можно меньше, зная, что однажды может не проснуться. Дарх не выпустит его из пелены сна и будет терзать кошмарами, пока он не отдаст ему эйдос.

Бывали минуты и даже часы, когда Мефодий подолгу смотрел

на свой дарх. Тот тоже выглядел ссохшимся, как стручок гороха, и шевелился гораздо меньше, чем раньше. Продолжительный голод истомил и его. Буслаев и его дарх смотрели друг на друга, как обессиленный тигр и изголодавшийся пятиметровый удав, запертые в одной клетке. Одно неуловимое, никем больше не замеченное движение, и они сплетутся в узел смерти.

Дни шли. Меф не считал их. Зачем? Что это меняет? Разве счет дней делает его лучше или хуже? Возвращает здоровье Дафне? Помогает бороться с дархом? Так продолжалось, пока однажды утром Мефодий не ощутил вызов Эссиорха. В первую минуту он отмахнулся от него, но хранитель был настойчив.

Тогда Меф взял с собой Дафну, которая тащилась за ним, то и дело останавливаясь и дергая руку, как упрямившийся ребенок, и отыскал Эссиорха в сквере. Хранитель сидел к ним спиной на верхней ступени уличной лестницы, по которой кто-то то и дело проносился на роликах. Буслаев и Дафна подошли к нему. Эссиорх даже не обернулся. Опытный хранитель не смотрит глазами. Глазами можно лишь уточнить впечатление – не более.

Рядом с Эссиорхом Меф обнаружил радостного молодого человека с веснушками. Точнее, молодой человек обнаружился сам. Он подошел к Мефу и толкнул его в грудь. Очки молодого человека задиристо блестели.

– Я Корнелий! А тебя я знаю! Ты Мефодий Буслаев! Немедленно сдавайся или отсчитывай шесть шагов. Я покажу тебе, как…

Эссиорх мысленно заткнул ему рот носком, за мгновение до этого исчезнувшим с ноги узбека, продающего газеты метрах в пяти от них. Корнелий стал отплевываться. Узбек с удивлением шевелил голыми пальцами.

– Не обращай внимания! – устало сказал Эссиорх Мефу. – Это новый связной света! Если бы он сражался на дуэли со всеми, кого вызывает, Москва была бы уже завалена трупами.

– Ты трус и негодяй! Я тебя тоже вызываю! Вначале тебя, а потом Буслаева! Или буду драться сразу с двоими! – заявил Корнелий Эссиорху.

К Корнелию, подозрительно приглядываясь, подошел узбек и грубо вырвал у него из рук свой носок. Корнелий и его вызвал на дуэль. Теперь он собирался сражаться сразу с троими. Эссиорх успокоил его и насильно усадил на скамейку.

– Я связался со светом, – сообщил Эссиорх. – Там убеждены, что мрак подмешал Дафне что-то в кровь. Может, через укус нежити или еще как. Если бы она была только стражем света, ей бы это не повредило, но она, к сожалению, уже во многом человек.

Дафна слушала хранителя отрешенно. Непонятно было, понимает она, что говорят о ней или нет. Оживилась Дафна, лишь когда Эссиорх сказал:

– Дафна не должна оставаться в резиденции мрака. Стены

там высасывают из нее жизнь. Я забираю ее к себе. Она будет жить со мной и с Корнелием.

– Я ее защищу! Моя флейта и мои маголодии всегда к ее услугам! – с горячностью крикнул со скамейки Корнелий и тотчас озабоченно уточнил: – А где она будет спать? На моем диване, что ли?

Эссиорх и Корнелий увели Дафну с собой. Она послушно шла с ними и оглядывалась на Мефа. Не то прощалась, не то звала.

– Я загляну к тебе завтра! Июль длинный! – крикнул ей Меф.

– Не настолько длинный. Сегодня тридцать первое. Завтра уже август, – возразил Эссиорх.

Буслаев вспомнил, что флейта и крылья Даф остались в резиденции, и вернулся за ними. В комнате Даф он увидел Ромасюсика. Шоколадный юноша стоял у смятой постели и застенчиво, как уточка клювиком, ковырялся в ее вещах.

Меф не стал его окликать. Он был так зол, что взглядом оторвал Ромасюсика от пола и как тряпичную куклу протащил по стене. Мефа остановило ощущение собственной силы. Он понял, что может не только убить Ромасюсика, но и смять его совсем, как пустой молочный пакет. Ромасюсик тоже это почувствовал, потому что пискнул жалобно и затравленно.

Мефодий на миг закрыл глаза, позволив Ромасюсику плюхнуться на пол. Там, где он волок его, на стене остался шоколадный след.

– За что? Мне же больно! Ты что, псих? – застонал Ромасюсик. Он весь был сплошной укор. Его мармеладные глазки привычно засахарились слезой.

– Что ты здесь забыл? – спросил Меф.

– Я просто пришел навестить! Вот, принес цветы!

Ромасюсик стал шарить взглядом по полу и действительно нашарил куцый букетик гвоздик.

– Это разве цветы? Это отмазка. Гвоздики дарят стареньким бабушкам и учителям мужского пола, которым жаба душит подарить бутылку, – сказал Меф.

Решив, что Меф уже не сердится, раз так длинно рассуждает, Ромасюсик позволил себе хихикнуть. Оказалось, преждевременно. В стену над его головой врезался и разлетелся вдребезги стул. И опять Меф не коснулся стула даже пальцем. Хватило мысли.

– Тебе нужны были ее крылья и флейта? И ночью ты звонил, чтобы вынюхать, где они? – спросил он с угрозой.

Чтобы Ромасюсику лучше вспоминалось, он взглядом поднял тяжелое кресло и задумчиво покачивал им в воздухе. Ромасюсик умел соображать быстро. Если он признается, у него будут неприятности, но будут потом. Кресло же есть уже сейчас.

– Меня послали! Понимаешь? – прокудахтал Ромасюсик.

– Брутально! – сказал Меф. – И кто же тебя послал, углевод ты наш ходячий?

Знакомое слово заставило Ромасюсика съежиться. Он сидел на полу и размазывал по лицу сахарные слезы. Щеки и подбородок желейно дрожали. У головы Ромасюсика заинтересованно вертелись две осы.

– Я, кажется, знаю ответ, – сказал Буслаев. – Ладно, вали! И цветочки не забудь!

Ромасюсик не стал дожидаться повторного приглашения. Он схватил гвоздики и с необычной резвостью прошмыгнул к двери.