Первый генералиссимус России
Шрифт:
В ближайшем окружении Василия Васильевича поговаривали, что Хан Салим-Гирей дал клятвенное обещание быть союзником русских царей. Насколько верны были эти слухи, никто толком не знал. Но многие понимали, что не будь задействованы тайные нити, затрагивающие интересы не только Османской Турции, Крыма и Московского государства, но и ненадежных союзников Руси, дело, возможно, обстояло по-иному. Но союзники, добившись некоторых результатов, готовы были к заключению сепаратных договоров с турками. Это, если не пугало, то настораживало. Коме того, нельзя было исключать и то обстоятельство, что и блеск крымского золота сыграл тут не последнюю роль.
Отход русских полков от Перекопа сопровождался невиданной жарой, безводьем, болезнями среди солдат и стрельцов, падежом коней. Лошадей жалели — зря гибла безвинная, бессловесная скотина. О стрельцах и солдатах тужили не очень — Русь велика, бабы русские плодовиты, детишек нарожают. А будут детишки, будут и служивые. Так-то…
По прибытии в Москву, Василий Васильевич был награжден и обласкан правительницей. Бояре и дворяне, участвовавшие в походе, получили земельные владения в южных пределах Московского государства. Не обойден царской милостью был и он, Шеин, получив земли за Белгородской засечной линией, которую некогда оборонял. Конечно, хотелось бы получить землицы где-нибудь поближе к Москве, а не у черта на куличках. Но как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. Бери, что дают, и радуйся. Потому взял, но особой радости не испытывал.
Этот поход был преподнесен для всего мира, как славная победа. Хотя не то что славным, но и победным его назвать было затруднительно. Во-первых, поставленной цели — завоевание Крыма — достигнуто не было, во-вторых, потери русского войска (не столько от острых сабель крымчаков, сколько от безводья, жары и болезней) были ощутимые.
Имелись, конечно, потери и среди курских ратников. На войне без этого никак… Не стало славного казачьего головы Щеглова, были ранены Фрол Акимов и Никита Анненков. Но, к счастью, оба ранены не тяжело.
«Как на собаке заживет, — бодрился Фрол. — Главное — жив. Есть кому детишек на ноги поднимать».
Чтобы горечь потерь была не столь острой, кто-то надоумил Софью Алексеевну выпустить на Печатном дворе растиражированную реляцию о том, как в Стамбуле только при упоминании о том, что русские выступили из Москвы, поднялась несусветная паника. Султан с перепугу покинул столицу и скрылся в бескрайних просторах Азии, фанатики-мусульмане, чтобы не попасть в плен, бросались вниз головой с минаретов. Скорее всего, — это чушь, но как действует! И вот уж собственные потери вроде и не потери, а так, небольшая неприятность, о которой и вспоминать не стоит.
Кто не пел победных реляций князю, так это царь Петр Алексеевич, который заявил: «Такой ценой виктории не делаются». И долгое время не желал подписывать указ о награждении Голицына и остальных деньгами и землями.
Он же — единственный, кто не пожелал присутствовать при почестях Голицыну, устроенных Боярской думой. «Вы тут веселитесь, а мне некогда, — дернув нервно головой и левой щекой, усмешливо добавил он, — потешные ждут. Прешбург надобно у противника отбить».
И, сверкнув на Софью Алексеевну большими, словно совиными, очами, тут же укатил в Преображенское, где на берегу Яузы иностранными офицерами по всем современным правилам фортификационной науки была выстроена крепость, нареченная самим Петром Прешбургом.
Явный демарш молодого царя вызвал среди окружения Софьи Алексеевны некоторое замешательство, но тут же, под звуки музыки и пение хвалебных гимнов, был забыт. «Подумаешь, не первый раз юный царь на дыбки встает, норов свой показывает… Да кого сие волнует».
Со времени получения воеводства над Новгородскими полками увидеть царя Петра ему, Шеину Алексею Семеновичу, как-то не доводилось. То ежедневные труды на новом поприще, то подготовка к походам, то сами походы. Словом, время бежало, а засвидетельствовать молодому царю и его матушке Наталье Кирилловне свое почтение как-то не получалось.
И вот время сделало так, что не стало большеглазого непоседливого отрока, зато появился долговязый, немного сутоловатый безбородый юнец с темным пушком пробивающихся на верхней губе усов, с пышной гривой волос, крупными локонами спадающих на раздавшиеся вширь плечи. Он был на голову выше любого придворного боярина. Его большие, выразительные, широко посаженные на красивом лице карие очи, светились умом и жесткостью, которую, впрочем, он тут же прятал за напускной веселостью или бесшабашностью. Что же осталось от прежнего отрока в облике юноши, так это его порывистость, готовность бежать, если не сломя голову, то уж точно торопливо, вприпрыжку, словно жеребенок-стригунок, по всем важным для него делам.
Прошло уже полгода, как Петр Алексеевич матушкой и дядей Львом Кирилловичем был женат на красивой девице из рода Лопухиных — Евдокии Федоровне. Она же, как говаривал князь-острослов Борис Иванович Куракин, ума была небольшого, зато личиком приятна.
И уж кому-кому, как ни Куракину знать про то полагалось. Ведь он сам был женат на старшей сестре Евдокии — Ксении, а потому был вхож в дом Лопухиных и знал о семействе всю подноготную. И пусть у девицы с лица не пить водицы, но и у жены не умы-разумы важны, а ее тихость да на детишек плодовитость. На этом и основывался расчет.
К тому же надеялись матушка с дядюшкой, что женитьба Петра Алексеевича отвлечет его от забав с потешными полками, от строительства кораблей на Плещеевом озере и от участившихся поездок к немцам на Кукуй. И, вообще, от иноземного окружения. От всех этих Лефортов, Карстенов Брантов, Францев Тиммерманов и прочих манов да панов.
Неизвестно, на что надеялся ученый мних и правщик Печатного двора Карион Истомин, но свой подарок в виде книги с виршами и цветными рисунками, изображавшими Петра и Евдокию, он преподнес. А еще, действуя по пословице «Готовь сани летом, а дроги зимой», добился царственного благоволения на издание цветного букваря для будущего внука.
Только надеждам Нарышкиных сбыться не довелось. Ни молодая супруга, уже находившаяся в тягости, ни мать, ни дядюшка не могли отвлечь Петра от воинских потех и забав.
С помощью иностранных офицеров им были сформированы не только два полка — Преображенский и Семеновский численностью по триста солдат в каждом, но и проведен ряд настоящих воинских учений. Причем с боевыми стрельбами из пушек и ружей, со штурмами крепости Прешбург.
И если раньше в «потешных» были только холопы да конюхи, то ныне — немало отпрысков знатных родов. Например, внучатый племянник Василия Голицына, юный князь Михаил Голицын, был барабанщиком, а потомок знатного московского рода Иван Бутурлин, спальник и стольник Петра, начинал рядовым солдатом и «дослужился» уже до майора.