Первый генералиссимус России

Пахомов Николай Анатольевич

Дело в том, что вскоре после взятия двух первых башен и проведения засады против татарской орды, донцы задумали сходить в неприятельский тыл: «Ворога пугнем маленько — он нас там, мабуть, не ждет. Да, Бог даст, припасом разживемся, ибо на голодное брюхо воевать, что раньше сроку помирать».

В поход собирались идти не в конном строю, а на стругах, на которых приплыло войско Лефорта и Головина.

— Чего им без дела стоять.

Задумка была интересной, но разрешить ее воевода Шеин сам не мог, о чем он честно сказал атаману донцов.

— А ты с царем-батюшкой

с глазу на глаз погуторь, — не моргнув глазом, рубанул тот. — Может, и согласится. Он тебя, воевода, как видим и не в обиду тебе будет сказано, полюбливает.

— Я не девица, чтобы меня полюбливать, — отбрил нагловатого атамана Алексей Семенович. — Однако до государя схожу, челобитную вашу доведу. Ибо и сам вижу в ней прок.

— Во, во, — раззявил рот в ироничной улыбке Булава, — доведи. Глядишь, и выгорит…

Петр Алексеевич выслушал задумку — и разрешил.

Казачки на тысяче отобранных ими стругах душной ночкой и ударили в набег. Уж что и как они там делали да творили, одному Богу известно, только вернулись и с припасами, и с иной добычей, и с новыми языками. Мало того, некоторые и красным товаром — молодыми татарками — обзавелись.

— А эта обуза зачем? — удивлялись некоторые курские вои, особенно молодые.

— Как зачем — объясняли более опытные — Женами сделают. У казаков завсегда так: полонянок, хоть татарок, хоть турчанок, обязательно в жены. Род от браков таких крепнет.

Часть съестных припасов донцы сдали интендантам, но другую часть, возможно куда большую — Шеин, если честно сказать, не приглядывался — припрятали. Потому всегда были и с пищей, и с питием.

— Сколько можно на одном месте топтаться? — гневался Петр Алексеевич.

— Осада — дело долгое и неспешное, — отбивался Гордон, к которому в основном и относились царские нарекания.

— А я говорил, что надо было сразу идти на штурм, — вставлял ему в самолюбие очередную занозу Лефорт. — Теперь же фактор неожиданности упущен. И штурм прежнего эффекта может не дать…

— Да нет, господа генералы, — позевывая и мелко крестя рот, гудел Автомон Головин, — время еще есть и на осаду, и на штурм.

— Гляжу я на вас, — дергая усами и становясь похожим на рассерженного кота, отчитывал «господ генералов» «бомбардир», — и диву даюсь: слов, как пушечного грохота, много, а дел — и с малое ядрышко не наберется. Один пшик. Только один воевода Шеин со своим ертаулом да донскими казачками что-то и сделал.

— Да мелочь то, — небрежно отмахнулся Лефорт.

— Вот именно, — поддержал его Головин. — Одна видимость, которая погоду не делает.

— Так делайте же погоду! — горячился Петр Алексеевич. — Сколько можно о ней говорить и ничего не делать! Мы говорим, а к туркам в Азове из Стамбула на кораблях очередное пополнение прибыло. Мало того, что людей добавилось, запас боевых припасов пополнился.

В словах государя была горькая правда. Со стороны моря к Азову беспрепятственно подходили военные корабли. Потому гарнизон крепости не только пополнялся резервами, но и поддержку извне чувствовал. А это укрепляло его боевой дух.

Пятого

июля апрошами, шанцами и городками подошли вплотную к крепостным стенам. Турки сделали вылазку и попытались уничтожить подвижные городки, называемые казаками еще «гуляй-городами». Но были встречены такой дружной ружейной и пушечной пальбой, что понесли значительный урон и откатились назад в крепость.

Четырнадцатого июля казакам и курским служивым, ведомым в атаку самим воеводой, под прикрытием городков удалось добраться до угловой башни и даже занять ее. Опомнившись, турки повели такой жестокий огонь, что надо было бросать башню и отходить к своим, либо, дождавшись подкрепления, сбивать турок со стен и идти дальше. В противном случае потери, понесенные ертаулом, были бы неоправданными. Понимая это, Шеин отправил одного из своих людей к Гордону с депешей. Всего пять слов было нацарапано в ней: «Прошу помощи! Иначе башню не удержу».

Помощь не пришла, и башня была оставлена. Казаки: и донцы, и курские, не стесняясь, матерились. Стрельцы и жильцы были хмуры. Стало понятно, второй раз они на штурм уж не пойдут. К тому же был ранен Анненков и убит Фрол Акимов, который хоть ненадолго, но успел побывать в полку у сына Семена, дослужившегося уже до прапорщика-знаменосца. И только Боева с его «ерш тя в пузо» ни пули, ни сабли не брали. Однако прыти после гибели многих товарищей поубавилось и у него.

В этот день к туркам переметнулся Яков Янсен из голландских военных матросов, пользовавшийся расположением царя. Петр Алексеевич был взбешен. Да так, что офицеры из иностранцев, кроме разве что Гордона да Лефорта, боялись к нему подходить. К тому же пятнадцатого июля по подсказке Янсена, рассказавшего, как в послеобеденное время русские любят подремать, турки совершили вылазку из крепости и перебили около сотни солдат и стрельцов, дремавших в окопах.

Тут уж не только царь стал косо посматривать на своих выкормышей, но и многие русские военачальники средней и малой руки. А солдаты и стрельцы прямо говорили, что от иностранцев-засранцев добра ждать не приходится. Им русской кровушки не жалко.

Пятого августа русские войска вновь попытались овладеть крепостью, пойдя на штурм после длительной огневой подготовки. Шли четырьмя колоннами. Их по указу царя вели сами генералы и Шеин, которому государь, видя его удачу, доверил несколько стрелецких и солдатских полков и, конечно же, курских служивых из ертаула.

Около четырех с половиной тысяч человек было в подчинении Алексея Семеновича, но именно ему с этим меньшим числом служивых удалось взобраться на стены первой линии обороны. Тут-то бы его поддержать другим. Но ни Гордон, ведший свою колонну атакующих слева, ни Головин, ведший полки справа, не поддержали. Не пришел на помощь и Лефорт, так и не дошедший на своем участке до крепостной стены. Может быть, он бы и дошел, да подрывники, закладывавшие мину под стеной крепости на его участке, ошиблись в расчетах. При подрыве мины оказалось, что она бабахнула не под стеной, а в рядах атакующих. И атака захлебнулась в этом огненном аду.