Первый Император. Дебют
Шрифт:
— Точно так, Петр Николаевич. Запомнил.
— Да, и сразу после совещания — Кошко ко мне[5].
— Слушаюсь, — удивленно ответил Сигрист. — Кошко?
— Не понял? — усмехнулся Дурново. — Будет мне подноготную разъяснять и виновных с причастными расследовать.
Ничего не ответив, секретарь лишь кивнул и отступил в сторону, пропуская министра в кабинет. Совещание, вопреки обычаю, продлилось не более получаса, завершившись стремительным истечением присутствующих из кабинета. Самым озабоченным, но в тоже время каким-то неестественно веселым выглядел глава отдельного жандармского корпуса Святополк-Мирский.
Еще более поразила секретаря неожиданная сцена с Лопухиным. Недавно назначенный исполняющим обязанности директора бывший харьковский прокурор успел отойти от кабинета всего на десяток шагов, когда был остановлен двумя жандармами и, на глазах изумленных
А открытий и наблюдений, причем весьма чудных и запоминающихся, достойных войти в историю, в этот день петербуржцам предстояло сделать немало. Когда еще в жизни увидишь, как роты гвардейцев не на параде, а в полном боевом, словно на войне, стоят заставами на улицах. И даже, вот уж неожиданность, окружают некоторые дворцы великих князей, включая дворец самой вдовствующей императрицы! Вовремя Ее Величество Вдовствующая Императрица Мария Федоровна уехала в родную Данию, словно чувствовала начинающуюся замятню. Наблюдавшим за этим действом зевакам лишь оставалось гадать, зачем жандармы, зайдя во дворец вывели оттуда нескольких лакеев. А затем — даже князя Шеваршидзе, которого молва давно называла любовником или даже морганатическим[6] супругом вдовствующей императрицы.
Магазины, особенно центральные, поспешно закрывались, а на мостах и улицах, в первую очередь на ведущих к рабочим окраинам, кроме войск, появились усиленные полицейские, в том числе конные, патрули. Страшнее стало, когда в самом центре столицы разгорелся настоящий бой у казарм Конного полка. Стреляли залпом винтовки, стрекотали несколько пулеметов, а под конец сего действа даже несколько раз грохотали пушки. Не менее громко отозвалась попытка части кавалергардов, успевших покинуть свои казармы, взять неожиданной атакой в конном строю Мариинский дворец. Атаку, к полному изумлению атакующих, встретил дружный залп из винтовок и очереди пулеметов. После чего, унтера, арестовав уцелевших офицеров, выбросили белый флаг и сдали эскадрон вышедшим из дворца пехотинцам.
Войска, вместе с усиленными полицейскими и жандармскими патрулями, простояли на улицах несколько дней.
Маньчжурия, около Сюаньчжоу, начало октября 1902 г.
— Господа офицеры! У всех налито? Тогда… — штабс-ротмистр фон Сиверс жестом фокусника извлек откуда-то пару чистых однопросветных погон и протянул Гаврилову. Стоящий рядом корнет Экк незамедлительно протянул успевшему взять погоны Михаилу стакан, до краев наполненный водкой. Причем не какой-нибудь местной «ханжой», а настоящим «столовым вином». Все остальные офицеры встали и теперь с интересом следили за действом, держа в руках разнокалиберные стаканы. А ничего особенного не произошло. Михаил взял стакан и, глубоко вдохнув, неспешно выцедил водку через слегка разомкнутые зубы. После чего разложил пойманные звездочки, до того лежавшие на дне стакана под слоем водки, на погонах, как бы целуя их. Все было бы гораздо сложнее, если бы незадолго до этого его не научил всему этому второй субалтерн пулеметной команды, корнет Оболенский. Пришлось несколько раз потренироваться, «выложить» правильно звездочки на погон оказалось не так уж и просто.
Выдохнув, Михаил доложил: «Господин штабс-ротмистр, господа офицеры, представляюсь по случаю присвоения очередного воинского чина! Поручик гвардии Гаврилов!». Присутствующие дружно выпили за нового поручика. И быстренько расселись за столом, закусывая, чем послал бог в лице расторопного денщика и помогавшего ему артельного пулеметчиков.
— Здравствуйте, дачники,
Здравствуйте, дачницы,
Летние манёвры уж давно начались…
Гаврилов, слегка уже осоловевший от выпитого, не заметил, откуда у Оболенского появилась в руках гитара. Первый куплет ставшей вдруг популярной в полку песни, переделанной кем-то из драгунских офицеров из инженерной «Съемки», корнет пропел соло. Но припев и второй куплет подхватили все:
— Гей, песнь моя, любимая,
Цок-цок-цок —
По улице идёт Драгунский полк.
Сапоги фасонные,
Звёздочки погонные,
По
Михаил как-то незаметно для себя погрузился в полусон, полуявь, навеянные выпитой водкой. Вспомнился разговор с Государем, его неожиданные, но весьма точные вопросы. Выслушав Гаврилова, царь не упустил возможности поговорить и с нижними чинами, после чего, уходя, заметил, что он весьма рад встретить в армии столь хорошо подготовленный отряд. Слышавший эти слова штабс-ротмистр Сиверс только подмигнул прапорщику. Позднее не только он, но и остальные офицеры, и пулеметчики, и знакомые из стоящих рядом эскадронов, поздравляли Гаврилова, намекая на ждущие его награды и прочие милости от Государя. Однако в ближайшие дни ничего не произошло. А потом, за тягучими военными буднями, неустроенным бытом и боями, пусть и не столь ожесточенными, как первый, воспоминания о встрече с Императором как-то потускнели и отошли на второй план. Затем флот одержал решающую, как говорили, победу и бои вообще сошли на нет. Японцы, отрезанные от своих островов, сдаваться, однако, не спешили. Русская же армия сил для генерального боя и наступления пока не имела ни на корейском направлении, ни у Дагушаня. А подкрепления и припасы поступали по Великому Сибирскому пути слишком медленно. Как заметил кто-то из армейских остряков, Маньчжурская армия попала в ситуацию «охотника, поймавшего медведя». Того самого охотника, который медведя поймал, но отпустить-то не может, так как медведь его не пускает… В общем, Гаврилов понял, что ни Государю, ни начальникам сейчас не до какого-то прапорщика и смирился с этим. Но два дня назад на стоянке полка, отведенного, как и вся кавалерия, в резерв, появился посланец из штаба армии. И вот вчера командир полка лично поздравил Михаила с царскими наградами — анненским крестом и неожиданным производством в чин поручика…
— Не умеет молодежь пить.
— Шпак, что с него взять. А ведь этот еще из лучших.
Неожиданно донесшийся до него шепот заставил Гаврилова напрячься. Но ссориться не хотелось, тем более в такой, во всех остальных отношениях хороший день.
— Лагеря кончаются,
Парочки прощаются,
До чего короткая военная любовь…
Внезапно гитара, прощально прозвенев струнами, замолчала, песня прервалась. У входа в фанзу поднялся какой-то непонятный шум, заставив Михаила очнуться и осмотреться вокруг. У двери стояла тройка незнакомых офицеров, явно только что проделавших немалый путь на лошадях, судя по их виду.
— Извините, господа, что мы помешали вашему веселью. К сожалению, мы несколько уклонились от своего маршрута, — заговорил стоявший первым, высокий и стройный, смутно знакомый Гаврилову штабс-ротмистр.
— Ваше императорское высочество! — первым узнал вошедшего Джунковский и вскочил, своим примером заставив подняться всех.
— Входите, ваше императорское высочество, господа. Разделите наше скромное веселье, — на правах распорядителя праздника предложил фон Сиверс — Прошу….
— Вольно, господа офицеры. И без чинов, — прервал его Михаил Александрович. — Мы все боевые офицеры и устраивать китайские церемонии, тем более в боевой обстановке не стоит, — разъяснил он свою позицию, пока шел, прихрамывая к умывальнику. Быстро ополоснувшись, все трое подошли к столу и представились, оказавшись офицерами «синих» кирасир[8] Романовым, Турбиным и Вульфертом.
— Еще раз приносим свои извинения, что прервали ваше веселье, — заметил поручик Вульферт, доставая из имевшегося при нем портфеля одну за другой две бутылки шустовского.
— Право слово, мы уже думали, что придется просить ваших командиров предоставить нам проводника, только не могли сообразить в какой фанзе искать штаб, — добавил Михаил Александрович. — И решили потревожить вас. По какому поводу веселье, господа? — наконец спросил он. А узнав, что офицеры обмывают новый чин молодого волонтера, отличившегося в предыдущих боях, предложил тут же выпить за его дальнейшую карьеру. После пары тостов, выпив еще и за братство по оружию, все расслабились и веселье возобновилось с новой силой, без оглядки на чины и титулы. Сам великий князь, сидевший рядом с тезкой, дотошно расспросил Гаврилова о бое. Вообще, вопреки сложившемуся у Михаила на основе светских сплетен представлению о Михаиле Александровиче, как беззаботном великосветском шалопае, он оказался весьма грамотным офицером. Расспросив Гаврилова, он в свою очередь пояснил, что ездил в штаб с донесением о боях Лейб-Гвардии Кирасирского, государыни Марии Федоровны полка.