Первый кадр 1977
Шрифт:
<…>
— Так вот, теперь вы сидите в ещё большем умиротворении и наслаждаетесь волшебными звуками… — вновь сказал я.
— Можэт лучшэ нэ классыку, а что-то болэе современное? — вновь поправил меня не я.
— Леонид Ильич, вы должны заплакать! Сами сможете? Нет?.. Завен. Помощник, где ты?.. Тут?.. Отлично-отлично. Тащи репчатый лук…
— Я бы не так сдэдал…Мнэ кажэтся… — начал было он и тут я взорвался.
Что и как я ему говорил я помнил плохо, но орал я так, что даже горло пересохло.
<…>
— Эх
— Ё-моё, да вы можете просто помолчать? Чего вы мешаете-то?
— Могу конэчно. Говары сам. Ты началник. Но я бы на твоём мэсте сдэлал эту сценку нэ так, а болэе ярко. Болээ эфэкттно.
— Как?
— Я ужэ говарил… Хорошо повтору ещо. Зачем им плакать? Такая радость, встретели такого человэка! Надо Магомаева вклучить, вэсилится, пэсни пэть, а они у тебя плачут всэ как будто кто-то умэр.
Великий режиссёр, сжав кулаки проскрежетал зубами, но промолчал. Затем глубоко вздохнул и махнув «на всё рукой» продолжил режиссировать.
— Короче, все плачут, все рыдают!.. Ясно?! Нахрен праздники… У нас тут философия глубокая! Кто сам плакать самостоятельно не может не беда, поможем!! Кому нужен лук? Если что, то он у Завэна в наличии ещё есть! Кому глаза намазать?.. Юля, прекрати себя щипать, потом же синяки останутся… Что значит ты не хочешь, чтоб от тебя луком пахло?.. Что тут такого-то?.. Не буду я тебя не щипать не бить и другим не разрешу это делать и не проси, а вот луком намазать могу…
<…>
Мотор!
— А теперь вы все с мокрыми глазами сидите глубоко потрясенные и увиденные от услышанного откровения!..
Народ скорчил грустно-потрясённые физиономии.
— Приготовились… И…
— Пагоди… выклучи камэру на сэкунду пока… Маё мнэние, что лучше тут снять гэроя крупным планом, а всэх осталных общэм, — посоветовал мне один е*** м****!
— В п**** твоё мнение!! Мотор! — заорал маленький, но главный режиссёр. — Приготовились. Ииии…
Мотор!
<…>
Приезжает психолог и уже без пистолета упрашивает Старостина прекратить. Герой соглашается.
— Всё товарищи. Пора — это прекращать. Конечная. Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны, — говорит главный герой.
Непонимание…. Заминка… Шок… Через пять секунд все выходят из оцепенения и набрасываются на Ивана.
Герой Фрунзика, даже раздумывает не броситься ли на ГГ с кулаками.
— Зачэм ему дратся? Они жэ друзя. Пусть лучшэ обнымуться и выпьют вина!.. — раздался «бубнёж» от печки и я, подбежав к псевдорежисёру громко заорал ему на ухо:
— ААААА!!
<…>
Снято.
— Всё товарищи. Обеденный перерыв, — объявил я и пока все не разошлись в двух словах
— Мнэ кажется… — вновь начал неугомонный Давид, но я его не стал слушать, а развернулся и вышел из комнаты на улицу.
На первое сегодня был рыбный суп из лосося. А на второе гречневая каша с котлетами. Третьим же блюдом был компот из свежих яблок.
Красота…
Все были бодры, веселы и на этот раз петь песни меня никто не заставлял, что не могло не порадовать…
Вообще за столом стояла дружеская и тёплая атмосфера, будто бы наш коллектив был «спаян» давным-давно, а не познакомился впервые только три дня назад. Даже заноза Кеша, вёл себя благоразумно, шутил, смеялся и рассказывал анекдоты.
Всеобщую атмосферу дружбы и праздника портил за обедом, только один человек — навязанный нам сверху псевдорежиссёр неких хрен по имени Давид Эдуардович Хачикян.
Он спорил, он доказывал, он утверждал, что: снимаем мы неправильно, что прожектора для света у нас не те и стоят они не там, что актёры разговаривают не так, что роли прописаны не качественно и получаются картонными, а также, что он бы всё снял по-другому и естественно гораздо лучше нежели «этот малчик» и т. д., и т. п…
Последней каплей переполнявший моё терпение стало его утверждение о том, что котлеты приготовлены плохо, да и само питание организованно отвратительно, и что уж он бы сделал это более приемлемо. Нужно сказать, что «крайнее» его заявление бесило больше всего ещё и потому, что, говоря всё это псевдорежисёр, уплетал те самые неправильно приготовленные котлетки, за обе щёки.
Я сидел-сидел, молчал-молчал, а потом за*** молчать, резко встал, подошёл к Степан Агасовичу и попросил разрешения взять на пять минут гитару.
Тот объяснил, где она лежит и великий режиссёр, сходив в дом через пол минуты вернулся с ней в обнимку.
— Саша, ты опять про прораба петь будешь? Или про чикибамбини? — спросила Юля.
— Может не надо? — уловив моё настроение предложил Антон.
— Почему не надо? Надо! Давай Сашок! — по своему обыкновению внёс свой вклад зловредный Иннокентий.
— Товарищи. Хочу спеть для вас свою новую песню. Хотите ли вы её услышать? — спросил великий музыкант присутствующих.
— Да! — раздался дружный возглас.
— Что-то гитара то нэ очень… Нэ молодёжная… У меня, вот, напримэр… — стал говорить Давид, но был мной перебит.
— В общем песня называется — «Серёга». Но товарищи Серёга в ней — это не имя конкретного человека, а собирательный образ.
— У Владимир Семёновича Высоцкого тоже вроде бы, есть песня «Серёга», — проинформировали из-за стола, но я отмахнулся.