Первый меч Бургундии
Шрифт:
– Всё будет хорошо, - сказал Карл и вдаваться в объяснения, почему же всё будет хорошо, не стал, потому что просто не успел.
Карл чуть не умер от тяжелого, свинцового хохота, которым прорвало его лёгкие в тот момент, когда триста шестьдесят пять кожаных шаров, заключенных во чреве кита поближе к его хвосту, начали лопаться поодиночно, а после залпами и сериями, порождая посконно-раблезианское звукоподражание, без которого не может обойтись ни одна провинциальная игра о Пьеро, Пульчинелле и чертях с именами Пантуфль, Бонбоньет, Карамболь.
Из китовой пасти толпой вывалили восемь скрипачей, четверо лютнистов, шестеро трубачей, трое барабанщиков, клавесинщик с двумя ассистентами, двое факиров-огневержцев, двое факиров-заклинателей гадов, четверо простых жонглеров, двое декламаторов и четверо монахов-клюнийцев.
А из неприличия, что открылось под задранным хвостом, повалила денежка. Хуева гибель денежки.
Сквозь радостный вой, гогот, аплодисменты, свист, треск разодранных штанов и громовые раскаты оплеух к киту медленно, но непреклонно пробивалась стальная змея, вскрытая редкой щетиной алебард, взгорбленная паланкином, спесивая и равнодушная ко всему. Капитан Рене имел предписание герцога снять герцога с кита.
Разумеется, снял.
– Ну, мессир...
– Коммину часто не хватало слов устной речи и тогда он подменял их гримасами, пожимал плечами, потирал ладони, заводил очи горе.
– Мессир, это просто Энеида какая-то. В своих мемуарах я обязательно напишу...
– Не напишешь, Филипп, - Карл успокаивающе похлопал его по плечу.
– Потому что надо было стоять рядом со мной и надо было видеть их всех, разом.
К огромному разочарованию Карла, Коммин потупил взор и, потирая ладони, пробормотал:
– Э-э-э... Я, собственно, не о том...
Коммин дернул плечом и кивнул себе за спину. В павильоне было душно и сумрачно - половина свечей была потушена; надо полагать, из-за духоты; поэтому Карл, заглянув за плечо Коммина, смог разглядеть только фигуру Маргариты, которая с порога рванула к дальней стене, где за скромным столом сидели приведенные капитаном Рене гости.
– Это они?
– Карл понизил голос, хотя и так было ясно, что "они". Не станет же Маргарита рваться столь неистово к незнакомцам?
– Да, - шепнул Коммин и вдруг, спохватившись, отступил на два шага в сторону, стал вполоборота к Карлу, выхватил меч, отсалютовал и гаркнул по-английски:
– Герцог Бургундский Карл и его супруга Маргарита!
Карл от неожиданности отшатнулся.
– Ты что, пьян?
– прорычал он.
Но Коммин не ответил, ибо у дальней стены павильона поднялся в полный рост давешний капитан Немо и что-то сказал приветливым, несколько извиняющимся тоном. Что-то там "Duke", "God save"... в общем, Карл не понял.
– Король Англии Эдвард приветствует герцога Карла. Боже, храни Бургундию!
– торжественно перевел Коммин.
Дверь тридцать первого уровня сорвалась с петель и просыпалась под ноги Дюку битыми стекляшками. Жаль, сюрприза не вышло. Он так и думал. Он почему-то только так и думал. А вот чего он и не думал
– Приятно удивлен, - сказал Карл, подкупающе улыбаясь, и сделал шаг навстречу своей жене и её венценосному брату.
Английский король и с ним шестеро джентльменов - ах, что за день! Английский король - тот самый, с которым ещё отец пытался дружиться по переписке, тот самый, который клялся едва ли не на Экскалибуре, что пойдет стопами славного Генри Пятого, что не светить больше Людовику ни фиксами, ни бабками, что конец надменному Парижу и конец базару.
В его руках - английский король-клятвопреступник, который привел на континент отменную армию и как последнее чмо капитулировал перед пятью ослами с золотом, внял увещеваниям Людовика и растворился в туманах Альбиона, растворился как респектабельная проститутка исчезает за широкими плечами воспитанного сутенера.
Англичанин, как и пристало респектабельной проститутке, был красив двойной, двоехищной красотой бисексуала, альковного оборотня, жиголо и братоубийцы. Ему не было, пожалуй, и двадцати восьми, а две безупречно правильных морщины, распущенные от крыльев носа, уже держали в жестком окладе его порочный рот, привычный к поцелуям, богохульству, минету. Карл мысленно сравнил Эдварда с Маргаритой. Нет, определенно выбор правильный. Маргарита краше.
От всех доспехов - изначально, судя по всему, полных - на Эдварде сохранился лишь погнутый левый наплечник. Из одежды - разодранный камзол, на котором из трех солнц Тоусона уцелели лишь два, и снятые с упитанного анонимуса рейтузы, подвязанные черным шелковым шнурком от четок.
На королевских ногах Эдварда чванились деревянные крестьянские башмаки. Оружия при Эдварде не было и быть не могло, ибо от мечевой перевязи сохранилась одна лишь заметная потертость на камзоле - и всё. Итак, английский король - тот самый, которому Карл два с половиной года назад был готов отрубить лживый язык, тот самый, о котором Карл иначе как "пидараз" и "сучье вымя" не отзывался, был здесь, здесь - ах, что за день!
А рядом с Эдвардом, похожая на него как лотос похож на цветок магнолии, стояла раскрасневшаяся от радости, дурных предчувствий и путешествия в паланкине сквозь хмельную толпу Маргарита. Маргарита - как стена прозрачного пламени, сквозь которую Карлу не пройти, за которой Эдварда не достать, вот ведь повезло пидаразу войти в мир теми же вратами, что и Рита!
Пока Карл артикулировал то да се, он успел на автопилоте принять улыбки, поклоны и умеренную лесть от шестерки спутников Эдварда, распорядился на предмет усиленной жратвы и выпивки, шепнул Коммину, чтобы охрану павильона немедленно утроили и услал его на розыски Жануария. Тоже лишним не будет.
И только после этого Карл смог наконец сесть рядом с Маргаритой и, приводя себя в озабоченный и заранее соболезнующий (ясно же, ха-ха, что недоноска турнули из собственного королевства) вид, осведомился: