Первый меч Бургундии
Шрифт:
– Ну, Ваше Величество, чем обязаны такой чести?
Маргарита перевела туда, Эдвард в свою очередь помрачнел, забрехал на своей варварской мове, потом Маргарита перевела сюда и дело пошло.
– Я здесь виной Ланкастеров, милорд, чтобы их девушки рожали одних поганых этих бездетных собак и чтобы солнцу над Ланкастерширом течь одними несъедобными напитками.
Карл удивленно вздернул брови. Что это за лингвальные арабески? Он, Карл, полагал, что англичане, сквернословя, говорят только "проклятье!", "чёрт!" и "ад!" Карл подумал, что сейчас ещё было полбеды, но потом из-за дефективного перевода Риты он не поймет вообще
– Нечестивец Уорик и мой проклятый брат Кларенс бежали во Францию, заручились поддержкой Людовика, высадились в Плимуте, взбаламутили народ, выскребли из склепов неупокоенные духи Ланкастеров, отравили Лондон своими лжеучениями и ровно восемь дней назад я, преданный слишком многими из всех, бежал как презренный вор из собственного замка в [неудобопонятном топониме]. К счастью, есть ещё правда под Зодиаком и мой благородный младший брат Ричард, герцог Глостер, - Эдвард одобрительно потрепал по коротко остриженной голове молодого упыря с пронзительным взором проскриптора, - сохранил верность мне, Закону Англии, и вместе с ним под хоругвями трех солнц Тоусона сплотились пэры, рыцари и немало доброй солдатни из простолюдинов. Ланкастеры были в тот день и в числе, и в силе, но мы сыскали дорогу к спасению. Клянусь змеей и кругом в зеницах Софии, нас травили как кошек, но!
– Эдвард выразительно перерубил пространство ребром ладони, - мы вымостили трупами Ланкастеров мост через Темзу, мы расцветили кровью схизматиков сходни наших кораблей и ушли в Канал. Хорошо бы этим и кончилось, - глаза Эдварда погасли, словно ветер из дурдома переменился и сорвал пламя с двух трескучих свечей.
"Мерзавцы, ведь проголодались с дороги, жрали бы уже", - подумал Карл, который кроме ноги жареного фазана с утра ничем так и не возогнал желудочные соки.
– А не изволим ли откушать?
– Карл вклинился в повисшую паузу, подмигивая Маргарите с многозначительнейшим видом, и широко развел руки над столом в жесте крестьянского радушия. Пока Эдвард лялякал, стол успели сервировать в наилучшем виде, но беглый король, выслушав предложение Карла в переводе Маргариты, лишь рассеянно кивнул и, потерев виски, продолжал:
– Моя печаль, дальнейшее происходило при самых неблагоприятных предзнаменованиях. Семь черных орлов показались нам с левого борта и канули в багровом мареве, какого обычно никогда не увидишь в весеннюю пору. Ветер крепчал и сносил нас, направлявшихся в Кале, на запад. Начался шторм. Тогда мы принесли в жертву морской стихии сто сорок четыре бочки чистейшего прованского масла. На три мили вокруг волны остановили свой бег. Но шкиперы не успели дать отдых матросам, как появились черные когги, над которыми развевались длинные флаги Союза.
– Какого Союза?
– раздраженно бросил Карл, отчаявшись дождаться общей трапезы и воровито наваливая себе в тарелку умопомрачительно ароматного салата, название которого он запамятовал, запамятовал, что-то там такое "бременский"? нет, забы... был.
– Какого Союза?
– отфутболила Маргарита Эдварду.
К удивлению герцога, все спутники Эдварда, и первым из них - Ричард, игнорируя полностью этикет по отношению к своему суверену, а равно и стандартный пищевой ранжир, хлобыснули вина и набросились на жаркое.
– Какого Союза?
– переспросил Эдвард, блеснув снисходительной улыбкой многомудрого.
– Союза белокурых иблисов, имя которым в миру - ганзейцы. Шакалы напали на нас, избегнув шторма нашей же опрометчивостью. Эти пираты даже не предложили нам капитулировать! Откровенно признаться, это было самое тяжелое сражение в истории английской короны.
Похоже, откровенные признания Эдварду давались нелегко. Он вновь уронил голову на руки и тер виски куда дольше прежнего.
– Ганзейцы, да...
– протянул он наконец.
– Мы потеряли семь кораблей из восьми, по счету орлов в знамении. Мою караку взяли на абордаж шестой по счету и я спасался вплавь, пока мой добрый брат, - Эдвард увесисто хлопнул Ричарда по спине, - вел свой неф навстречу мне сквозь стрелы и орудийный бой. Кстати, меч из моих рук выбило пушечное ядро, редкий случай.
Эдвард не без гордости поднял правую ладонь. Дескать, вот она, героиня. После этой ценной подробности Карл почувствовал, что неодолимо устал. Устал внимать английскому бахвалу, словно Наташа Ростова - поручику Ржевскому, а потому дальнейшее почти не слушал, довольствуясь обрывками, которые пробивались сквозь нарастающий треск салата за ушами.
Таким вот образом - через салат и ганзейцев, куропаток и орлов, прованское масло и хрум-хрум-шквал, поддакивания Ричарда и участившиеся запинки Маргариты - Эдвард догонял неизбывно ускользающий из-под вопроса "Сколько времени?" узел, в котором прошлое кусает за пятки настоящее, которое становится прошлым и кусает за пятки будущее, успевшее перекраситься в настоящее и блеснуть пятками перед хрум-клац-прошлым, догонял и догнал наконец, припечатав: "Вот почему мы здесь и сейчас, снедаемые жаждой мщения, жаждой крови Ланкастеров и белокурых иблисов."
В этом эдвардовом "здесь и сейчас" скрестились абсолютный ноль пространства и абсолютный ноль времени и все англичане почувствовали себя неуютно, ибо устами короля только что была возвещена совершенная гностическая формула их бедствий. И лучше бы им было быть здесь не сейчас или сейчас не здесь. И если второму уравнению корень был прост - "свой дом", то первое настораживало, ибо в нём чудился подвох. И когда Ричард первым увидел в глазах Карла краешек тучи, а затем оценил материал, расцветку и размеры её, повисшей над головой Эдварда, он сказал себе "Ничего себе" и ещё "Буду королем".
Сердобольная Маргарита пустила слезу.
Пришел Коммин и привел с собой Жануария, который скромно сел на пол у ног Карла. Он здесь, мыслится, просто шут.
"Вспомнил. Салат называется брюссельским. А потому говна точно не выйдет. Много."
Карл выплюнул на тарелку крохотное конопляное семечко, чудом уцелевшее в кухарских жерновках для конопляных семечек.
– Рита, сердце мое, - начал Карл фальшивым фальцетом, - ты можешь передохнуть. А посредником в общении с твоим венценосным братом послужит нам кавалер Филипп де Коммин.
Маргарита тревожно посмотрела на Карла, перевела взгляд на грызущего ногти Жануария, на постную улыбку Коммина. На Эдварда она взглянуть не осмелилась и, кротко кивнув своему супругу, действительно отправилась передохнуть. В полной уверенности, что в её отсутствие произойдет нечто не столь непоправимое, сколь неповторимо таинственное, дивное и - наверняка - ужасное.
Стоило Маргарите исчезнуть за шелковой ширмой, скрывающей потайную дверь, которая уводила прочь из павильона в дом бургомистра Брюгге, где находилась временная резиденция герцога, стоило потайной двери, приоткрывшись, пустить по полу сквозняк, а, хлопнув, окончательно демаскировать себя, как герцог почувствовал себя свободнее.