Шрифт:
Это был первый мужчина в его жизни. Мужчина, у могилы которого Пашка стоял сейчас под моросящим дождем с опустошенной душой. Он не чувствовал ни тоски по умершему,
Это был первый мужчина в его жизни. До того момента в его детский мир, ограниченный старой коляской со старой тюлевой занавеской, вплывали только женские лица и нежные женские голоса, но он все ждал чего-то другого… другого лица, других шагов, иного голоса.
И однажды, когда молоденькая мама взяла годовалого малыша с собой на работу (как брала потом не раз), он увидел другое существо и побежал за ним. И все свое детство Пашка бегал за кривоногим хирургом Захарычем в поисках его ласки. Медсестрички, сновавшие по больничным коридорам, умилялись круглым щечкам и широко распахнутым глазам молчаливого малыша, безуспешно пытаясь задержать его поцелуями и лакомствами. И никто не понимал, почему Пашка любил хирурга, к чьей уродливой внешности в больнице так и не привыкли. Никто не знал, что в нем ребенок видел не урода, а папу, которого не было у него дома.
И только кривоногий эскулап почувствовал в топоте подрастающих ножек недетскую тоску и упорство. Теперь он, едва завидев карапуза, стремительно влетал в первую попавшуюся дверь, запинаясь и спотыкаясь на кривых ногах, только чтобы не встречаться с глазами Пашки – ищущими, зовущими, недоуменными глазами ребенка. Ничто не пугало Захарыча так, как этот малыш, и никого ненавидел он так, как этого мальчика, которого судьба, словно в насмешку, послала одинокому уроду.
А Пашка караулил кривоного хирурга, ждал его под дверьми, выбегал в коридорах навстречу и однажды, когда тот в очередной раз пытался спастись в своем кабинете, Пашка схватил его за халат и потянул со словами: «Папа…»
Конец ознакомительного фрагмента.