Первый отряд. Истина

Старобинец Анна Альфредовна

Так мы сидим — под землей, под камнями, под бездной стоячей воды, в остановившемся времени. Молча.

Мы ждем, когда олень с золотыми рогами проснется и откроет глаза.

Мы ждем, когда он поднимется с красного льда, подойдет к телу Эрвина и коснется его своими рогами.

И Эрвин тоже откроет глаза. Такие синие, как море на Фиоленте…

И Эрвин встанет и обнимет меня и брата. А потом олень

поведет его прочь. И мерзлая кровь под его копытами превратится в красные камни.

А перед тем как уйти, олень повернется к нам и склонит золотые рога.

примирение, — скажет он. — до свидания, — скажет он. — до свиданья.

А Эрвин просто помашет рукой.

И я буду знать, что они никогда, никогда не вернутся.

* * *

ИЮНЬ

— Подари мне этот камушек, а?

— Я не знаю…

— Ну, пожалуйста, Надя, на память!

— Хорошо. Дарю.

Они сидят в шалаше. Он прячет темно-красный камень в карман.

— Это стихотворение, — говорит он, — которое читал нам Белой. Говорят, оно было написано кровью. На стене, в гостинице. В той жизни умирать не ново… А ты кем хотела бы стать в другой жизни?

Она выбирается из шалаша и ложится прямо в траву.

— Я — кошкой… — Она смотрит в синее небо.

Леня ложится с ней рядом. Она говорит:

— Хотя нет. Я, наверное, хочу быть похожей на себя ту. И чтобы был интернат. И ребята…

— И Белов?

— Ну да, кто-нибудь вроде Белова… Только знаешь… Мне иногда кажется, что Белов нас не любит. Что мы просто полезны ему. Что мы его послушные куклы. А он кукловод. И если кукла ело мается, он не заплачет.

— Ты что, глупая? — он почти злится. — Да он нам как отец! Мы должны его уважать и гордиться, что у нас такой…

— Хорошо, хорошо! — Надя смеется и зажимает ему рот ладонью. — Может быть, ты и прав. Но тогда… Тогда я хотела бы родиться таким человеком, который всегда знает, кто врет, а кто нет. Тогда бы я понимала, любит ли нас Белов. И понимала бы… любишь ты меня или нет…

— Я люблю тебя.

— Да?

— ДА.

— Скажи еще раз.

— Люблю тебя. Я люблю тебя.

— И всегда меня будешь любить?

— Ага.

— Нет, я серьезно!

— Я тоже.

— Всегда-всегда,

даже в следующей:

— Да.

— Даже если ты будешь… даже если ты родишься не в Советском Союзе? Даже если ты родишься… ну… родишься… врагом?

Он щекочет ей губы травинкой, потом целует.

Обещаю. Но я надеюсь, что не рожусь… не родюсь… как это

— А кем ты родишься?

— Я пока не решил.

— Ну, Лень!

— Не знаю. Разведчиком… Или артистом… А будут… Какой цвет волос тебе нравится?

— Как у тебя.

— А волосы у меня будут, как у меня. — Он смеётся….

— И я…

— И ты… полюбишь меня с первого взгляда.

Они лежат рядом в траве и смотрят в чистое июньское небо.

— Небо — это как будто окно, — говорит она.

— Оно же синее, — возражает он сонно.

— Это потому что с той стороны на нем сейчас синие занавески. А бывают разные. Серые. Фиолетовые. С белыми

Он уже почти спит, она дергает его за плечо:

— Смотри, Леня! Там самолеты…

Он щурит глаза. Поднимается. Подает ей руку. Снимает травинку с ее волос. Они стоят рядом, замерев, не дыша.

Они смотрят на стайки серых гудящих; мошек выныривающих из темной щели горизонта, ползущих в их сторону по небесному вычищенному стеклу.

Он говорит:

— Я пойду. Я должен идти обратно, к ребятам…

— Я с тобой!

— Нет. Тебе лучше спрятаться. Так, чтобы даже я не нашел.

— С чего ты решил…

Он обрывает ее на полуслове:

— Пока Белов в отъезде, за старшего я. Ты должна спрятаться. Считай, что это приказ.

Она молчит. Он берет ее за руку. Он говорит ей:

— Не бойся. Он говорит:

— Я вернусь, обещаю.

Он прижимает ее к себе и идет прочь. Не оборачиваясь, не сомневаясь. Она смотрит, как мелькают в траве его детские щи ко лотки. Она смотрит, как он уходит. Уходит, уходит, уходит.

Остановись, — просит она беззвучно. — Посмотри на меня. Скажи что-нибудь на прощание. Он останавливается. Он поворачивает к ней голову:

— Не забудь влюбиться в меня с первого взгляда!