Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
Шрифт:
– Но-но!
– забеспокоился пожилой.
– Я не шучу. Я - большевик, все декреты Советской власти своими считаю, а вот вы, получается, сами против себя голосовали вместе с эсерами.
– Как же так, дядя Гриш?
– в глазах молодого появилась растерянность.
– Погоди, дай скумекаю, - нахмурился тот. Глубоко затянулся несколько раз самосадом.
– А ить верно, против ветра мы с тобою плевали-то... Декларация да хренация - путают мужиков басурманским речением! Нет того, чтобы прямо сказать!
– Как же теперь! Неужто назад землю-то?
–
– Вы решали, не мы. Эсеры сейчас свой закон о земле обсуждать хотят.
– - Пускай, - твердо сказал пожилой мужик.
– Пускай обсуждают, рассуждают, а землю мы не отдадим, земля наша.
– Ишь ты!
– удивился Сила Семенович.
– Не отдашь?
– А ты не ахай, не ахай!
– набросился на него культяпистый.
– Мы так порешили: создать у себя свою республику со своими законами. Народ у нас работящий, грамотные тоже есть, без посторонних нахлебников управимся.
– Ну, а насчет одежды, насчет обуви или там платочков для баб - у вас тоже своя фабрика?
– Зачем фабрика? Будем пшеницу продавать, арбузы, мясо. А на деньги все купишь.
– За границей, значит, покупать будете?
– не удержался от улыбки Михаил Иванович.
– В Полтаве? Или в Царицыне? А если каждый уезд или каждая губерния себя независимой республикой объявит, это через сколько же границ товар-то везти придется, сколько пошлин платить?
– Уж как-нибудь договоримся промеж собой, - надменно поджал губы крестьянин.
– Когда товара много - обменять, продать можно. Бывал на ярмарках, знаю.
– А с машинами как же?
– очень заинтересовался Сила Семенович.
– С молотилками, сеялками, плугами? Или вы сохой пахать будете да цепом молотить?
– С цепом далеко не уйдешь, - сказал молодой. А старший оценивающе глянул на Штырева, спросил:
– Ты, вижу, мастеровой?
– Верно.
– Поедем с нами из твоего голодного города. Забирай семью и едем. Хату тебе миром построим, сало, хлеб и весь прочий харч - во - по горло! А ты у нас большую кузню открой!
– В кузне, мил человек, много не наработаешь. Лемех наварить можно, подков наготовить, а трактор, к примеру, в кузне не сделаешь, для трактора завод требуется.
– А вообще-то можешь?
– уважительно спросил крестьянин.
– Что?
– Да трактор. Видел я у помещика такую машину. Как в сказке, за двадцать лошадей прет. Но машина-то не нашенская, за золото ее где-то купили...
– На паровозе ты ездил?
– спросил Сила Семенович.
– Или я сюда пехом тащился?
– А ты не обижайся, может, это мне за твое недоверие обидеться надо. Думаешь, паровоз проще трактора?
– Наверно, не проще.
– А мы его уже сорок лет на Брянском и на Путиловском делаем. И было бы тебе известно - самые хорошие паровозы выпускаем. У нас их разные страны покупают. Вся Америка на наших паровозах до войны ездила. И самую длинную дорогу у нас проложили нашими же рельсами. От Питера до Владивостока, на десять тысяч верст, во как махнули! Нигде и похожего ничего нет.
– Пошел бы у нас трактор, ох как пошел бы!
– одобрительно качнул головой мужик.
– А дорогу твою длинную знаю. Туда и обратно по ней проехал. Пальцы свои, видишь, в Маньчжурии посеял...
– А прибыль от того посева другие в свой карман загребли?
– сочувственно спросил Михаил Иванович.
– Да уж не я с той войны богател. Карман набить всегда охотников много.
– Это верно. Вот и вы пшеницу в своей уездной республике вырастите, а кто защищать вас будет? Если все по уездам, по губерниям разбредемся, нас любой враг, хоть немец, хоть японец, голой рукой возьмет, пшеничку выгребет и спасибо не скажет.
– Договоримся с ними, - неуверенно ответил крестьянин.
– Вряд ли. А про помещика своего забыл? Он, думаешь, смирился, что землю его поделили? Не надейся на это. Соберет он армию и к вам! Даже и армия ему не потребуется. Одним казачьим полком покорит ваш уезд, сядет, как царь на трон, и все на старый лад повернет.
– Может, верно, дядя Гриш, а?
– Покумекать надо.
– Вот именно, - сказал Михаил Иванович.
– Сейчас эсеры свой закон о земле обсуждать начнут так вы крепко подумайте, что к чему.
4
После того как большевики покинули зал, правые: эсеры дорвались наконец до трибуны. Быстро заняли места в президиуме. Их лидер Чернов начал свое выступление перечислением обид и оскорблений, которые претерпела от большевиков демократия. Но матросы не слушали эту речь. Гремя винтовками и громко переговариваясь, направились к выходу.
– Быстрей!
– торопил Железняков.
– Каждый взвод занимает свой сектор. Живей, братишки!
Примыкающие ко дворцу улицы были заполнены людьми. На перекрестке какой-то оратор размахивал зажатой в руке шапкой.
Особенно густая толпа двигалась по Литейному. Здесь много было студенческих и чиновничьих шинелей, деловито сновали какие-то типы в полувоенной одежде, с офицерской выправкой, Ветер трепал белые и зелено-розовые знамена, лозунги, призывы. И, пожалуй, каждый второй лозунг или призыв требовал: «Вся власть Учредительному собранию!»
Медленно накатывалась толпа на дворец, грозя затопить все подступы, смять караул, стереть тех, кто попытается остановить ее. Эсеровские делегаты в зале ожидали этой поддержки.
Матросов было человек сто. Они цепочкой стояли за решеткой, окружавшей дворец. Стояли молча, держа винтовки «к ноге».
На высокую тумбу вскочил Железняков:
– Внимание! Прошу освободить улицу! Из толпы раздались крики:
– Не имеете права!
– Да здравствует Чернов!
– Даешь новое правительство!
Выбежал вперед кто-то высокий, в расстегнутом полушубке, обратился к матросам:
– Братья, мы мирная демонстрация! Весь город с нами. Вся страна с Учредительным собранием. Бросьте оружие, братья!