Первый Тест На Божественность

Религия – это, прежде всего, политика. И хотя везде пишут, что перед Богом все равны, в церковной иерархии всегда найдётся кто-то «равнее» прочих. А потому я прошу вас: не называйте моё слово проповедью. Да, я принадлежу к одной конкретной конфессии и часто молюсь, но я всегда делаю это наедине с Богом. Мне не нужны самопровозглашённые посредники. Они никому не нужны. В первую очередь, они не нужны Богу. Моё слово – не проповедь. Моё дело – не религия. Я не политик. Мой Орден – не религиозный. Он духовный. И если вы не видите разницы, присмотритесь. Между этими понятиями – пропасть.

Из обращения Инока Сильвестра.

Ровно в четыре пятнадцать утра, когда солнце ещё даже не показалось из-за горизонта, дверь в скудно обставленную келью приоткрылась, и в неё проскользнул молодой послушник. К этому времени Инок Сильвестр был уже облачён в свой неизменный тёмно-серый балахон и заканчивал утреннюю молитву, стоя в центре комнаты, сложив ладони и закрыв глаза. Слов, как обычно, не было слышно, но можно было, при желании или необходимости, прочесть их по губам. Некоторые прихожане совершенно искренне считали Инока святым, но даже святые предпочитали проговаривать слова молитвы вслух, чтобы Всевышний лучше их слышал. Возможно, это была просто давняя, ещё из детства, привычка Сильвестра. Так или иначе, если бы не это едва заметное движение губ, в предрассветные часы Инока можно было бы принять за статую. Чёткие, словно вырезанные из гранита, черты лица, греческий нос (хотя как раз греческой крови в Иноке не было ни грамма), густые, с проседью, брови над спокойными серо-зелёными глазами, может быть, немного усталыми, но не утратившими выражения живого интереса к окружающему миру. Чёрные волнистые волосы, до плеч, как и пышная, окладистая борода, также были щедро присыпаны серебром. Телосложение, под балахоном, было трудноопределимо, но, в целом, к любому показателю можно было приставить слово «средний». Несмотря на своё положение в обществе и пронзительный взгляд, угрожающе, словно служитель недоброй памяти испанской инквизиции, Инок не выглядел. В его взгляде, кроме арктического спокойствия, плескалось море понимания. Этому человеку хотелось рассказать… всё. С ним хотелось поделиться тем, чего никому другому понять было не дано. Сильвестру верили, и он никогда – никогда! – не подводил. Далеко не святой, на самом деле, но, в сущности, вполне мог бы им быть. Сам Инок лишь едва заметно кривился, когда ближние заводили об этом разговор. Он считал, что в наше время к лику святых причисляют кого попало, и пополнять их число не желал, хотя порой и сомневался, не гордыня ли в нём говорит.

Всё это вошедший в келью послушник узнал за последние пару недель, которые провёл в своей новой должности личного помощника Инока, но собственного мнения касательно Сильвестра пока не составил. Он остановился прямо у двери и, не желая прерывать разговор Инока со Всевышним, открыл принесённую пластиковую папку, чтобы в очередной раз пробежаться по расписанию. Подняв глаза, он обнаружил, что Сильвестр окончил молиться и теперь внимательно смотрит на него.

Сильвестру нравилось, что Яков всегда сохранял абсолютную безмятежность, чем бы ни занимался. С момента назначения на должность он успел поприсутствовать при весьма напряжённых встречах с весьма сложными людьми в непростых ситуациях и ни разу не потерял лицо. Никогда не открывал рта, если ему не было задано прямого вопроса, и практически не привлекал к себе внимания, зайдя и тут же словно растворившись в помещении. Идеальный «номер два»: минимум мимики, минимум жестов. Насколько Сильвестр успел узнать своего помощника, это было обычным его поведением, а не пониманием должностной инструкции, которую, к слову, при назначении на эту должность никогда и никому не давали. Бросили в воду – плыви.

Инок пока не знал, что таилось за этой маской безразличия к происходящему, но был уверен, что послушник хорошо запоминал имена и лица всех, с кем они встречались, и мог при желании пересказать, о чём велись разговоры. Паренёк умел слушать и анализировать. Возможно, он не хотел этого показывать и присматривался к Сильвестру точно так же, как Инок присматривался к своему протеже, но то, КАК он перебирал, сортировал и подавал текущие документы, говорило само за себя. Было ещё несколько деталей, которые указывали на цепкий ум и потенциал послушника. То, что парень не имел должного образования, Сильвестр знал наверняка: его досье было предельно простым, без серых пятен, и не вызывало подозрений. Так что это был просто удачно найденный алмаз. Нужно только отшлифовать. И тем интереснее будет узнать, как он себя поведёт, когда с ним заведёт разговор кто-то из Московской епархии и сделает традиционное и весьма недвусмысленное предложение. То самое, из-за которого Иноку приходилось менять своих помощников чуть ли не каждые полгода. Ну, а до этого момента оставалось только наблюдать и ждать. Со всеми своими функциями послушник справлялся; значит, заменять его раньше времени не было никакого смысла.

– Что-нибудь экстренное? – протянул Инок руку, принимая документы.

– До десяти – как обычно. В десять встреча с репортёром. – Говорил помощник всегда очень тихо, так что даже акцент не улавливался. Других это могло раздражать, но Сильвестр на слух никогда не жаловался, а потому не поправлял. Так даже лучше: меньше шансов, что до чужих ушей дойдёт.

– Думаю, он уже поджидает нас у ворот. Журналисты, особенно такие, как этот, обожают устраивать неожиданные визиты, в стиле налоговой, а то, что я – «ранняя пташка», не секрет. – Инок быстро пролистал оставшиеся документы. – Попроси налить дополнительный стакан сбитня, с собой, и угости нашего визитёра. А я пока заберу кое-что со склада. – И, не удержавшись, с усмешкой добавил: – Можешь развлечь его разговором, если хочешь.

Послушник, никак не прореагировав на иронию, на секунду склонил голову и вышел.

Сильвестр двинулся следом, но в коридоре свернул в противоположную сторону и, дойдя до лестницы, спустился на два этажа. Здесь ещё не было сыро, хотя жилыми эти помещений уже были. Ещё сотню лет назад именно тут, на первом подвальном этаже, располагались кельи послушников, но позднее служители Патриархальной Русской Церкви 1 предпочли жить с бОльшим комфортом и приятным видом из окна. Сильвестр не видел причины загонять людей обратно под землю. В истязаниях плоти есть свои духовные результаты, но это должен быть осознанный выбор человека. Армейские методы здесь неприменимы.

Поэтому, перенеся в монастырь свою резиденцию, Инок отремонтировал этот полуподвал и сделал сухой отапливаемый склад, где хранилось практически всё: от сладостей на праздники до запасных частей электроники и техники, и даже кое-что посерьёзнее. Обычный прихожанин, забреди он сюда по нечаянности, сильно бы удивился при виде того, что именно хранится в православном монастыре. Инок Сильвестр был из тех, кто верил, что «всё, что может пойти не так, обязательно пойдёт не так». Но он также верил, что «какая тебе, нафиг, разница, если ты подготовился и к этому?». Amat victoria curam.

Взяв несколько бумажных пакетов, украшенных весёлыми картинками, Инок двинулся в обратном направлении и вышел во внутренний двор монастыря. Здесь было ещё очень тихо. Днём будет не протолкнуться от обитателей и посетителей, включая туристические группы. Уже через полчаса, когда загорланят первые петухи, появятся самые рьяные послушники и дежурные, но Сильвестра к этому времени тут уже не будет; он давно переложил бразды правления монастырём в надёжные руки доверенных братьев и сестёр и решал только самые острые вопросы, буде оные возникали. Остальное время он посвящал строительству церкви в том виде, в котором, как он считал, она не пребывала уже очень и очень давно. И поэтому каждый божий день, с пяти утра и до семи вечера, Инок Сильвестр выкладывал кирпичики, как делал это на протяжении нескольких десятков лет.

Скрипнув служебной дверью в воротах, Инок вышел за пределы монастыря. Помощник был уже тут: стоял, как обычно, рядом с водительской дверью автомобиля, не обращая внимания на утреннюю свежесть. Привычную картину нарушал лишь свет, горевший в салоне, и человек, сидящий сзади и потягивающий сбитень из дымящегося стаканчика.

Инок закинул пакеты в багажник и уселся на сиденье рядом с помощником, почти синхронно продублировавшим движение и тронувшим автомобиль.

– Доброе утро и спасибо, – раздалось сзади. – Ваш немногословный водитель спас меня от переохлаждения… эээ…

– Давайте по имени. Духовный сан – для духовенства, а вы ведь атеист. – Сильвестр вполоборота протянул руку. – Доброе утро, Максим Николаевич.

– Можно просто Максим. И надо признаться, начали вы это утро весьма эффектно. – Рукопожатие у него оказалось крепкое. – У вас камеры на воротах, или я становлюсь настолько предсказуемым?

Сильвестр поднял руку и отрегулировал зеркало заднего вида, чтобы видеть собеседника. Послушник Яков, выруливавший в этот момент на абсолютно пустое Псковское шоссе, даже ухом не повёл.