Первый ученик
Шрифт:
И пошел. Прошел шагов тридцать, а может быть и больше, оглянулся, а он все на меня смотрит. Тут я Лобанова встретил. Остановились, разговариваем. Я ему глазами на Швабру показываю. Понимаешь, Лобанов как увидел его, так от меня — шарах в сторону, как от чумы какой. Мне так досадно стало. Я пошел и больше не оглядывался. Подумал: «Ну вас всех к черту».
Вдруг кто-то стукнул в калитку. Мухомор побежал открыть. Отодвинул щеколду — перед ним стоял какой-то высокий юноша. Мухомор присмотрелся и вдруг вскрикнул:
— Лихов!
— Тсс! — остановил его тот. — Не
— Дома, — растерянно сказал Мухомор и позвал: — Самоха, иди сюда!
Когда тот подошел, Мухомор сказал ему на ухо
— Это Лихов. Только молчи…
Все вошли в комнату.
Тут только мать узнала, что это тот молодой рабочий, который приходил недавно к ним ночью.
Лихов, обратясь к Мухомору и Самохе, сказал:
— А ведь я потом догадался, что это вы приходили к моей маме, когда я арестован был. Так это вы церковную кружку?…
Самоха кивнул головой, улыбнулся.
— Мы, — сказал он и засмеялся.
Лихов кусал губы. Видимо, волновался. Встал и, обняв за плечи ребят, сказал трогательно:
— Спасибо, чертенята. Никогда не забуду.
И повернулся к матери:
— За стеной никого нет? Никто не услышит?
— Нет, — ответила мать, — никто.
— Так вот, — сказал Лихов, вынимая деньги. — Вы не подумайте, что это от меня. Это от комитета… Это от революционных рабочих… Это вам пока… А сына, Володьку вашего, мы уже устроили. Пусть завтра приходит на чугунолитейный и спросит Алферова. Это литейщик. К нему учеником. Это пока, а там будет видно.
Самоха почесал затылок.
— Эх, и мне бы с Володькой, — вырвалось у него невольно.
Сели, разговорились.
— Есть сведения, — осторожно сказал Лихов, — что ваш муж убежал из тюрьмы.
Мать вскочила. Обрадовалась.
— Как? Неужели? — сказала она.
— Да. Но вы не волнуйтесь. Мы, если это подтвердится, его по чужому паспорту в другом городе устроим и вас не оставим.
И еще долго беседовали и шептались.
Лихов ушел поздно. Уходя, сказал ребятам:
— Да, жаль, что не удалось вам кончить гимназию. Хоть и тяжело в ней учиться, хоть и преподают там много чепухи, а все-таки много и ценных знаний она дает.
— Э! — сказал Самоха. — Плевал я на эти знания.
— Нет, — покачал головой Лихов, — революционеру знания очень нужны. Они помогают бороться с врагами. Я вот читаю книжки, которые издаются тайно. Они мне на многое раскрывают глаза. А среди них есть такие, которых вы не поймете, в которых и я с трудом разбираюсь. Это оттого, что у меня еще мало знаний. Если б я окончил гимназию и университет… Вот за границей живет Ленин. Все настоящие революционеры учатся по его книжкам. А что в гимназии очень скверно, это я, друзья мои, хорошо знаю. Один Шваброчка чего стоит. А таких, как он, да директор, да батюшка, всюду много. Это все царские лакеи. Им приказано муштровать нас, чтобы и мы такими же лакеями стали, вот они и муштруют. За это им и чины, и ордена.
— А Адриан Адрианович? — спросил Самохин.
— Что ж Адриан Адрианович? — сказал Лихов. — Человек он неплохой, а вот силы у него не хватило бороться. Если бы он был настоящий, стойкий революционер, было бы дело другое, а так что? Его заклевали, а от бессилия он за водочку взялся. Ну, заболтался я с вами, — закончил Лихов. — Мне пора.
— А что же нам делать? — спросил Мухомор.
— Бороться, — ответил Лихов. — Я понял, что главная сила — это рабочие. Вот я к ним и пошел, учусь у них. Отец твой. Мухомор, тоже борец. И ты будь таким, и ты, Самоха. Придет время, когда всяким Аполлонам Августовичам да Швабрам настанет крышка. Работайте и боритесь. Боритесь и учитесь. Была вот недавно стачка, будет еще, а там и революция грянет.
Лихов ушел.
А на другой день, часов в семь вечера, запыхавшись, прибежал Самоха. Увидя во дворе Мухомора, не выдержал, крикнул:
— Узнал! Узнал! Правда!
— Что? — встревожился Мухомор.
Самоха на ухо:
— Я был у Лихова… Он сказал, что твой отец ушел из тюрьмы… Была погоня… Не поймали… Все хорошо…
Мухомор не дослушал, бросился в комнаты, крикнул радостно:
— Мама! Отец на свободе!
— Отпустили? — с надеждой спросила мать.
— Нет. Он сам…
САМОХА СЛУЖИТ
— Ванька!
— Что, папа? — спросил Самоха, беря, на всякий случай, фуражку. Он знал, что разговор обязательно кончится ссорой, отец будет кричать: «Где ремень? Запорю мерзавца!» — а поэтому уже заранее стал готовиться к отступлению.
Однако на этот раз дело обошлось без ссоры.
— Нашел я тебе место, — сказал отец, — будешь в аптеке служить.
— В аптеке? — удивился Самоха.
— Да. Упросил я Карла Францевича, — ходя из угла в угол, продолжал говорить отец. — Начнешь приучаться к аптечному делу и пойдешь по этой дороге. Только смотри, если ты и у Карла Францевича будешь вести себя так, как вел в гимназии, убирайся тогда на все четыре стороны.
Самоха отлично знал, что никуда его отец не выгонит, так как эту угрозу он слышит уже пятый год, а перспектива поступить в аптеку его и обрадовала, и испугала. С одной стороны, показалось заманчивым почувствовать себя служащим («Раз служащий — значит, взрослый», — решил Самоха), а с другой стороны, пугала неизвестность. Что он будет делать в аптеке? Там столько всяких пузырьков с лекарствами, банок, коробочек, и все они так похожи друг на друга… Пойди, разберись в них…
— Я, что ж, — сказал Самоха отцу, — только не понимаю, как это лекарства делать…
— Какие там еще лекарства! — сердито ответил отец. — До лекарства тебе еще далеко. Будешь пока ступки мыть, мазь по коробкам раскладывать, учиться. Только фокусы свои выбрось из головы и веди себя со всеми вежливо. Десять рублей в месяц обещает платить тебе Карл Францевич.
— Десять рублей? — поразился Самоха.
Ему, никогда не имевшему больше гривенника в кармане, эта сумма показалась целым богатством. Он хотел спросить отца: «А эти десять рублей, как? Будут мои или отдавать их маме?», но промолчал, ничего не сказал и решил: «Семь рублей маме, а три себе. На эту трешницу я куплю…»