Пёс имперского значения
Шрифт:
— В каком смысле?
— В самом прямом. Из всех договоров, подписанных польским правительством, генерал Деникин признал только один — о поставках свиного сала в Великобританию.
— Но Сталин…
— А что Сталин? Эта хитрая лиса сейчас сидит в Кремле и посмеивается в усы. Думаете его интересуют политические пристрастия Великого Князя Литовского? Как бы не так! Лишь бы не просил денег, и пришёл на помощь в трудную минуту. А Деникин придёт — русский с русским всегда сумеют договориться между собой.
— Простите, но разве Сталин не грузин?
— Если бы так… Ты не поверишь, Эрвин, но русский
— А поляки?
— А это не национальность, это профессия. И если раньше мы хоть могли за ними присматривать, то теперь… Теперь вместо цепной собачонки, пусть и шкодливой, мы получили почти в центре Европы голодного волкодава, который на нас же и поглядывает с гастрономическим интересом. Ладно, всё, хватит об этом. И прикройте в конце концов дверь, собака давно уже ушла.
Цокот длинных когтей по палубе был слышен издалека, и каждый встречный матрос считал своим долгом состроить умильную физиономию, а также угостить любимца премьер-министра завалявшимся в кармане сухариком или конфетой с прилипшими к ней табачными крошками. Такс от подношений не отказывался, но с каждой минутой нервничал всё больше и больше. Ну что за люди, лишайную кошку им в постель… Бегают, суетятся, под ногами путаются. И что хуже всего — постоянно кто-то оказывается в поле зрения.
А что это за дверь? Пёс прошёл прямо сквозь неё и облегчённо перевёл дух. Ну, совсем другое дело — тихо и безлюдно, если не считать двоих, что поочерёдно прикладываются к бутылке, сидя у плиты с кипящим на неё громадным котлом. Вот один встал с мешка, который использовал вместо стула, зачерпнул варево большой ложкой на длинной ручке, попробовал и сплюнул обратно.
— Кажется готово, Чип.
— Снимаем, — второй тоже поднялся и решительно взялся за ручку котла. — Давай вот сюда, рядом со столом. А крышкой не накрывай, овсянка этого не любит.
Тот, который снимал пробу, сплюнул ещё раз.
— А я думаю, что её уже ни чем не возможно испортить. На вкус — будто собаки нагадили.
— Лучше бы они это сделали с твоей тупой шотландской башкой, — обиделся напарник. — Овсянка с солониной — любимое блюдо экипажа. Не только офицеры, но и сам господин адмирал ест с удовольствием.
— Я разве спорю, — пошёл на попятную шотландец.
— И не спорь. Тем более сейчас твоя очередь идти к артиллеристам.
— Да схожу. Только тебе не кажется, что два шиллинга за пинту дрянного виски — это грабёж?
— А что делать? Они догадались сделать запасы, а мы нет. Но ничего, говорят, что в России водка чертовски дешёвая.
Шотландец ушёл, покачиваясь по морской привычке, а тот, кого он называл Чипом, опять присел на мешок, откинулся поудобнее и прикрыл глаза. И поэтому не увидел как Такс забрался на стол. Собачий нос смешно зашевелился, принюхиваясь к ароматам, исходящим от стоящего внизу котла. Вот оно, спасение! А что, другим собакам можно было? Можно, вот же он, запах… Но всё таки странные тут люди. Мало того, что спрятали, так ещё и варят это. Зачем? На "Челюскине" так не делали.
Когда через десять долгих минут пёс наконец-то вышел из камбуза, каждый встречный казался ему добрым и красивым, дождливая погода за бортом виделась прекрасной,
— Нагулялся? — адмирал Каннингхэм открыл дверь требовательно залаявшему Таксу. — Какой он у вас упитанный, сэр Уинстон.
— Я и сам не мелкий, — коротко хохотнул Черчилль, вставая с кресла. — Нам пора, Эрвин.
— Вы разве не останетесь на обед?
— Нет, не могу… Дела. Но если что, я буду в гостинице. Но не думаю, что возникнут вопросы, решение которых нельзя отложить до утра.
Командующий объединённой эскадрой лично проводил гостя до трапа, мысленно поклявшись себе не беспокоить премьер-министра даже в том случае, если небо упадёт в море.
Грэйт Ярмут. Ночь.
— Боже, что я скажу Его Величеству? — сэр Уинстон стоял на балконе "Марин-отеля", куда выскочил в одних только фиолетовых подштанниках, расписанных розовыми чёртиками, и колотился головой об стену.
А Такс нетерпеливо подпрыгивал, пытаясь рассмотреть через перила источник страшного грохота. Да, и почему небо такое красное… Наконец сообразил протиснуться между завитушками кованного ограждения, выбрался на широкий карниз, поглядел в сторону моря и застыл, заворожённый красотой и ужасающей мощью открывшейся картины. Ух ты, как здорово люди развлекаются! Эх и весело, наверное, у них! Да, жалко что собаки так не умеют. И правильно сделали, что подожгли дома у воды — очень уж от них рыбой нехорошо пахло.
Вдали вдруг возник столб воды, подсвеченный огнём, огромный даже по сравнению с другими, постоянно вырастающими то тут, то там. Такс восхищённо зажмурился — вот это бабахнули! А когда открыл глаза и не обнаружил на месте взрыва сразу два больших плавучих острова, возмущённо рявкнул. Трусы! Жалкие трусы, даже хуже кошек — испугались что заругают, и спрятались. И ещё один пропал… И ещё…
А этот…, смех да и только — залез под воду и думает что его не найдут. Обознатушки-перепрятушки, кончики мачт сверху остались, даже отсюда видно! Хитрый, но глупый. Самый же главный весельчак на празднике, это тот плавучий остров, на котором сегодня днём были. Он единственный, кто не стоит на месте, всё кружится, танцует, огненные языки из башенных труб всем показывает, чёрным дымом окутался, а кое-где уже и костры развели. Хорошо им…, сейчас напляшутся и пойдут шашлыки жарить. А то что за веселье без жареного мяса?
— Это конец…, прохрипел сэр Уинстон, хватаясь за сердце и сползая по стене.
Такс оглянулся на него с одобрением и помахал хвостом. Какой толстяк молодец, однако! Первым догадался, что весёлый остров — самец. Вот как всех под себя подминает, аж завидно становится.
— Почему? — Черчилль дрожащими руками ухватился за витые прутья балконного ограждения и привстал на подгибающихся ногах. — За что мне это?
И опять сел, когда пятнадцатидюймовый снаряд прошелестел где-то в вышине и упал на город. Только после этого премьер-министр вышел из оцепенения и обратил внимание на взрывы и пожары в Ярмуте. Города как такового больше не существовало. Единственно только здание гостиницы да два дома по обе стороны от неё стояли нетронутыми, будто прикрытые крыльями невидимого в ночи ангела-хранителя.