Пес, который говорил с богами
Шрифт:
— Никто не может и не должен заставлять меня поступить иначе.
Она повернулась, чтобы уйти.
— Если тебя арестуют, — бросил ей в спину Дэйв, — не рассчитывай, что я возьму мои деньги, заработанные недостойными исследованиями, и внесу за тебя залог. Думаю, это будет честно, не так ли?
Элизабет его слова и тон потрясли, но не удивили. На секунду она закрыла глаза и представила, как хорошо все было раньше. Ведь он добрый человек и замечательный отец. Он дал ей все возможности достойно прожить жизнь. На девушку накатила внезапная ярость: не должно было такое между ними произойти, но исправить уже ничего нельзя. Она не могла спокойно принять его слова. Ей отчаянно хотелось обнять отца на прощание, но она знала, что теперь это невозможно.
— Да, ты прав. Я не думаю, что это будет уместно, папа. Оставь себе свои кровавые деньги. Мы с Дамианом справимся.
Она подошла к коробке сигнализации и на ощупь отжала все переключатели вниз, чтобы выключить датчики во дворе. Затем, не сказав ни слова, вышла в прихожую мимо тени отца и оттуда — за дверь. Прожектор не горел, во дворе было очень темно. Теперь у нее нет дома. Внезапно она остановилась — что-то заставило ее взглянуть направо. У края двора, примерно в двадцати футах от нее, в свете уличных фонарей стоял мужчина. Просто стоял и смотрел на нее. Ее глаза широко раскрылись, от всплеска адреналина свело живот. Мужчина не двигался, она тоже. Даже не дышала.
Кто это? Полицейский? Севилл?
Она не могла его разглядеть.
О господи, что мне делать? Бежать?
Может, он ее не видит? Но казалось, он смотрел прямо на нее. Минуту — долгую, жуткую — она ждала, пока глаза привыкнут к темноте. Не сразу, но она узнала его.
Том! Они действительно все время следят за домом. И я угодила прямиком в ловушку, хотя и знала, что так может случиться.
Она по-прежнему стояла, не желая делать первый шаг. Присутствие Тома никогда не пугало ее — он казался мягким человеком, и даже теперь ей было трудно считать его врагом. Но врагом он был, таким же опасным для Дамиана, как доктор. Судя по всему, Севилл оставил его следить за домом, и свет из окон привлек его внимание. Прошло, наверное, с полминуты. Том стоял в темноте, неподвижный, как каменная статуя.
Все-таки мог ли он ее не заметить в темноте? Это сводило ее с ума. Если Том и увидел ее, вряд ли он попытается ее поймать. Она им не нужна. Скорее, они хотят, чтобы она вывела их к собаке. Значит, еще можно делать ставки.
Другого выбора все равно нет. Элизабет развернулась и крадучись двинулась прочь, леденея от страха и напряжения.
Том смотрел, как она уходит. Девушка казалась ему неплохой, но он не мог понять, как она позволила себе влипнуть в такие серьезные неприятности из-за собаки. Возможно, чувствовала своего рода ответственность за животное. Том понимал, что такое ответственность: верность долгу и обязательствам была в его натуре. Он чрезвычайно гордился, что за несколько лет работы Севилл стал полностью доверять ему. Том стал доверенным лицом важной персоны, и в глубине души его согревало чувство, что Севиллу действительно без него не обойтись. Девушкой, видимо, движет глубокая преданность, нерушимые обязательства перед животным. Она, должно быть, думает, что поступает правильно. И обычно невозмутимый Том печально вздохнул, направляясь к дому. Так же, как и я, подумал он про себя.
Элизабет была уверена, что ей удалось уйти от слежки, но грызло беспокойство. Нужно бежать, прочь из штата, подальше от Севилла — это единственный разумный выход. У нее теперь есть деньги, но основная проблема — как уехать. Девушка не отваживалась взять ни свою машину, ни Барбары; она слишком юна, чтобы арендовать автомобиль, а пес слишком слаб и заметен, чтобы показываться с ним на улицах. Австралийка настаивала, чтобы они остались еще хотя бы на неделю — собаке нужно время для выздоровления.
— Даже если охотники доберутся до моего дома, я разберусь с этим, — сказала Барбара. — Они не получат собаку, — заверила она Элизабет, криво усмехнувшись.
Куда идти? Следует остерегаться друзей и семьи, у нее большая раненая собака, которую трудно спрятать, и нет машины. Элизабет сидела рядом с Дамианом, гладила его по голове. Безвыходная ситуация, никакого выбора.
У меня ничего нет.
Она положила руку между короткими ушами пса. Его единственный глаз лучился улыбкой.
— Они тебя не поймают, дружок, — с любовью сказала она. Пес потерся о ее руку, довольно завилял хвостом. У Дамиана тоже ничего не было. Он не знал, что ждет его в будущем, он был серьезно ранен, но счастлив уже тем, что ему позволено лежать здесь, рядом с ней. Пес пристально и беспокойно смотрел ей в глаза. Элизабет покачала головой. Она тревожилась о нем, а он всерьез волновался о ней из-за ее напряжения и неуверенности.
О чем он сейчас думает, интересно? Хорошо бы спросить его, однако на самом деле это не так уж важно. Каким бы ни было восприятие Дамиана, оно достаточно схоже с ее собственным. Они ведь могут общаться и сочувствовать друг другу.
Через несколько недель Дамиан быстро и уверенно пошел на поправку. Барбара вернулась на службу — половину дня она работала в детском саду; Элизабет оставалась дома, смотрела телевизор, приглядывала за собаками и размышляла о своем неопределенном будущем. Однажды вечером к их двери подошел незнакомый мужчина, и она подскочила. Дамиан встал рядом с ней, на виду, девушка запаниковала, но тут подоспела Барбара и рассмеялась: этому человеку можно доверять. Его звали Марк Пэджел, он был учителем и раньше приходил почти каждый вечер. Они вместе ужинали, и Марк с Барбарой уходили гулять — через луг, исчерченный длинными тенями елей, по прохладным лесным тропинкам вокруг фермы. Последнее время по просьбе Барбары он не появлялся, но теперь австралийка решила, что пришло время посвятить его в тайну. Элизабет держалась настороженно, но мягкие, сдержанные манеры Марка и очевидное доверие Барбары убедили: перед нею был друг. Элизабет показалось забавным, что мужчину интересует только высокая австралийка, а вовсе не Дамиан. Он даже не удивился, что Барбара держит дома говорящую собаку, за которую сулят двадцать пять тысяч долларов.
Прошел месяц. Осенний воздух наполнился острым запахом опавших кленовых листьев и свежескошенной травы. По утрам в огороде Барбары на тыквах лежал настоящий иней, виноградные лозы сгибались под гроздьями черных сморщенных ягод. Старые яблони вокруг дома были увешаны созревшими плодами, а земля под ними усыпана опавшими яблоками, которые облепили сонные осы. Как только солнце, пробивалось сквозь утренний туман, наступал погожий приятный день. Женщины много времени проводили на улице — готовили ферму к зиме или медленно прогуливались до пруда в конце участка и сидели на берегу, наблюдая, как Дамиан неохотно отвечает на заигрывания собак Барбары. Иногда Элизабет рассказывала что-нибудь, а Барбара просто слушала. Затем начинала говорить Барбара, и Элизабет понимала, что именно так она сидела бы и слушала маму. Больно сознавать, что мать бросила тебя. В такие моменты на глаза девушки невольно наворачивались слезы. Барбара это заметила и однажды спросила:
— Лиз, а где твоя мама? Ты не говорила о ней. — Это был прямой вопрос, он требовал прямого ответа и застал Элизабет врасплох.
— Ну, она ушла от отца, когда мне было шесть лет.
— Ох. Несчастливый брак?
— Наверное. Я вообще-то не знаю — то есть я не могла говорить об этом с отцом. Но дедушка немного рассказывал. — Элизабет смотрела в землю.
— Она не звонит тебе?
— Нет, никогда. Тебе не кажется, что это как-то странно? — Девушка невольно пожала плечами. — У меня нет матери, она просто ушла.
Барбара задумалась.
— Ты же не знаешь, как она ушла, подруга. Не знаешь, было ли это для нее просто.
Они замолчали. Кобра спугнула в пруду дикого селезня, тот стремительно взмыл в воздух, и собаки ошалело таращились в заросли тростника, пытаясь понять, куда делась их добыча.
— Я думаю, Лиз, она была в отчаянии. Что-то было настолько не так, что ей пришлось разорвать сильнейшие узы на земле и уйти. Она оставила своего ребенка — в природе даже крысы не делают этого без серьезных оснований.