ПЕС
Шрифт:
Девушка пристально на него посмотрела:
– Зачем?
– Затем, что ты богиня! – воодушевленно ответил учитель.
– Хорошо, – просто, даже как-то обыденно, согласилась девушка.
Гайанский обнял ее, а она приложила голову ему на грудь. Так они простояли очень долго, забыв про кофе, про театр, наблюдая, как весеннее солнце медленно заходит за уродливое здание министерства.
Потом они спустились в мастерскую. Маша была первой, кому он показывал свои немногочисленные работы.
– Здесь пыльно, – сказала девушка, попав в алтарь творчества.
– Все времени
Она рассеянно оглядела полотна и сухо подытожила:
– Круто …
– Тебе нравится?
– Да, наверно, – нейтрально ответила она, но заметив отчаявшееся выражение лица художника, поспешила добавить. – Я в этом не разбираюсь. Просто, красиво …
– Да? – обрадовался мужчина
– Красиво, – улыбнувшись, уточнила девушка, – с точки зрения бухгалтера. Я бы такую повесила в офисе.
Маша указала на рисунок с огненно красными тюльпанами, изображенных на фоне какой-то демонстрации – силуэты из толпы с плакатами и транспарантами. Перспектива фона была намеренно искажена, и казалось, будто манифестация проходит вдоль стены, на которой растут эти самые тюльпаны. Люди в толпе выглядели грязными, жирными пятнами на девственно алом полотне.
– «Блошиный смотр», – обрадовался Гайанский. – Дарю! Забирай прямо сейчас.
– Нет, нет, – поспешила отказаться девушка. – Потом. Сначала у главбуха разрешение спрошу.
Это был самый счастливый день в его жизни. Остальные дни потускнели, помрачнели и в итоге вовсе исчезли из жизни. И из памяти.
***
Он нажал кнопку звонка. Через минуту, забрякали замки. Маша открыла дверь:
– А, ты. Привет.
– Привет, любимая, – учитель вошел и, добродушно улыбаясь, попытался обнять жену.
Но, Маша его легонько оттолкнула.
– У меня котлеты горят. Иди мой руки.
В квартире аппетитно пахло жареным мясом. Исполнив поручение супруги, Юра сел за стол на маленькой, как он говорил «кукольной» кухне.
– Чем кормить будешь, жена!
Маша, молча, поставила перед ним тарелку с двумя котлетами и картошкой пюре.
– А ты?
– Не хочу, – супруга стояла у плиты, рассеянно смотря в окно.
Мужчина разрезал котлету и уже собирался насадить кусочек на вилку, когда Маша сказала:
– Юра, нам надо поговорить. Так дальше продолжаться не может.
– Как так? – спросил Гайанский, отложив приборы. – Что не так?
– Все не так, Юра! Мы живем в нищете! Моей зарплаты хватает только на еду, а твоя зарплата, если можно так ее назвать, полностью уходит на твое … хобби.
– Это не хобби, Маша, – рассердился художник, но улыбка продолжала светиться на его лице. – Это моя профессия.
– Нет, Юра, это хобби. Профессия приносит доход, а эта твоя … – Маша запнулась, подбирая слово, – твоё художество – хобби. Причем дорогое. Ты хотя бы примерно посчитал, сколько уходит на краски, полотна и прочую … ерунду?
– Ерунду?! Маша, это не ерунда! Если хочешь знать, это моя жизнь!
– Юра, – смягчилась жена, – предложение Димы еще в силе. Нормальная работа, тот же художник, только за компьютером. А его фирма, кстати, получила
– Маша, я сказал нет! – Гайанский повысил голос. Улыбка исчезла. – Я не шабашник! И не этот, как там, барыга! Я художник!
– Художник?! – крикнула Маша в ответ. – Какой ты художник? Кто твои работы видел? Кто их покупает? Ты не художник, Юра! Ты – фрик. Ты местный, городской сумасшедший. С тебя же все смеются, Юра!
– Ты действительно так думаешь? – процедил мужчина.
– Да, Юра! Я действительно так думаю! – из Машиных глаз брызнули слезы.
Она села на табурет и закрыла лицо руками. Гайанский сочувственно на нее смотрел. Выдержав паузу, судорожно соображая, как успокоить жену и прекратить этот давнишний спор о духовном и материальном.
– Маш, Машенька! – его голос лоснился от нежности. – Не надо, слышишь? Все утрясется, вот увидишь. Главное что мы друг друга любим …
– Нет, Юра, – обреченно произнесла женщина. Она прекратила всхлипывать. – Уже нет.
Шмыгнув носом, фартуком вытерла слезы.
– Нам надо расстаться, я так больше не могу.
– Маш! Давай успокоимся, и … – Юрий попытался обнять жену за плечи, но она раздраженно стряхнула его руку.
Подняв к нему лицо, Маша сказала:
– Уходи! – и, увидев удивленный взгляд супруга, повторила. – Да, Юра, уходи! Я серьезно. Так будет лучше.
– Маш, не будем спе …
– Пошел вон! – крикнула женщина, вскочив с табурета. – Видеть тебя не могу! Вон!
***
Заварка медленно плавила мозг. Мозг, вместе с картинкой окружающей реальности, стекал в тартарары, как размокшая под дождем акварельная краска стекает с картины. Плотная стена кустарников покрылась прозрачной дымкой и импульсивно расплывалась. За ней открывалось нечто другое, настоящее. Легкость восприятия поглотила все тело. Даже мысли скинули с себя цепи действительности и стали невесомыми. Некоторые травы заваренного сбора, Бессонов привез из недавней командировки. Здесь такие он не встречал. Для правильного эффекта важны не только растения: травы, цветы, корешки, но и время когда их собрали, как долго сушили, где хранили. Все тонкости ему поведал дед. Еще в прошлой жизни.
Семён Гаврилович негромко запел. Гортанные звуки вырывались из измененного сознания, из-под размазанной картинки кустарников у дачного забора, и погружались в подложку заснеженного горного перевала, в холодные воды быстрого ручейка, в кедровую чашу дикой тайги, в полет орла, не спеша разглядывавшему себе добычу.
Тело немолодого мужчины раскачивалось в такт одному ему известному ритму. Веки нервно вздрагивали, губы еле заметно шевелились, ноздри набухали при каждом вздохе. Душа нехотя отрывалась от тела. Для полноценного транса ему недоставало бубна из оленьей кожи. Бессонов опасался соседей по даче. Они бы сильно удивились, увидев генерала внутренних дел с бубном в руках, выплясывающим под гортанное пение. Танцы с бубном он мог себе позволить только в лесничестве, да и то, убедившись, что егерь мертвецки пьян. Больше нигде. Ни должность, ни положение не позволяли.