Пёс

Ермакова Мария Александровна

Великолепная речь! Полная сладких намеков, неясностей, что для девственницы звучат так интимно, завуалированный поток слов, чтобы усыпить ее острый, но лишенный любви ум, и чтобы литься, литься, литься без конца, опутывая волю, усыпляя разум, разжигая пожар неискушенной души — он потратил на ее составление два часа!

Принцесса потрясенно разглядывала его. Впервые в своей жизни она слышала подобное. И, внезапно, яд этих слов проник в самое сердце и, найдя тот ларец, что она так долго держала запертым и прятала от самой себя, влился туда, взорвав ее бедное сознание. Она пошатнулась и осела на его руки. Головка ее склонилась на его плечо. А сладкие речи все лились, а уста целовали так умело и сильные мужские руки впервые обнимали ее без должного почтения.

Легкая победа воодушевила Роктора. Он, однако, достаточно знал принцессу, чтобы понять, что рано или поздно она справиться с минутной слабостью, и тогда подступиться к ней будет еще труднее. Значит, это должно случиться как можно позднее. И он продолжал целовать ее, в душе поеживаясь от омерзения, и поцелуи его все сильнее горели огнем на ее белой коже. Чувствуя, что теряет голову, Береника застонала, слабо упираясь ладонями в его грудь.

— Отпустите меня! — жалобно прошептала она, и стон сломленной воли вскружил Роктору голову победным звуком фанфар. Он подхватил ее на руки и отнес на кушетку.

— Отпустите! — вскрикнула Береника, чувствуя, что они делают что-то недостойное.

Закрыв глаза и отдаваясь его рукам, она боролась с собой, боролась со сладкой истомой, охватившей члены и опаляющей огнем, и лишь дрожание век указывало на эту борьбу. Роктор ничего не замечал. Двери с королевским гербом уже распахивались перед ним, он безгранично уверовал в свою удачу. Дело оказалось даже легче, чем он себе представлял! Ее несомненная страсть к нему выражалась в дрожи хрупкого тела, а стыд, свойственный всем девственницам, помешал бы позвать на помощь. Она была в его руках. Он и так слишком далеко зашел, так почему бы не закончить это прямо здесь? Всего одну преграду осталось сломить, чтобы король сам отдал ее ему в руки! Кому нужна уродливая, да еще и обесчещенная сестра, тем более что есть человек, готовый жениться!

Береника пересилила себя. Дрожь ее век говорила о ярости, а не о страсти. Собрав волю в кулак, она отцепила от себя его липкие руки и, задыхаясь, крикнула:

— Отпустите же меня, наконец!

И, глядя на его бледнеющее лицо, властно добавила:

— Это приказ, юноша!

Несколько секунд он молча смотрел на нее. Она переиграла его, опомнившись раньше, чем следовало! Она оскорбила его, жалкая уродина, а эту властность ей давала принадлежность династии — единственное, чем она могла гордиться! Единственное, что он готов был получить теперь уже любой ценой.

Под его взглядом принцесса вскинула тонкие руки, инстинктивно стремясь защититься, ибо ничего человеческого в нем не осталось. А он, мощным движением порвав платье, молча бросился довершать начатое. Она отчаянно боролась. Испуг придал ей сил, и она глубоко расцарапала его щеку.

— Ты даже не знаешь, что такое настоящий мужчина! — прохрипел Роктор, теряя голову от бешенства. — Или ты предпочитаешь своего собачьего дружка?

Страх и ярость пересилили стыд. Она отчаянно закричала и почти сразу же грохот дверей в разных концах галереи, подобный выстрелу дуплетом, разорвал тишину.

Роктор вскочил и затравленно огляделся. Бежать ему было некуда — из дальней двери на него глянуло перекошенное яростью лицо Барклая, но не он испугал его, а король, ворвавшийся из противоположного конца галереи на крик сестры и вытаскивающий шпагу.

— Что здесь происходит? — чересчур спокойно поинтересовался он, подходя. От его тона у Роктора подкосились ноги.

Ответа не требовалось, достаточно было взгляда на разорванную одежду и застывшее лицо принцессы.

Следом за мужем вбежала королева, и, сразу поняв, что произошло, бросилась к Беренике, обняла ее — словно ребенка закрыла своим телом. На Роктора она даже не взглянула.

— Закройте двери! — рявкнул король, заметив любопытные лица.

Затем он отстегнул плащ и бросил его на пол. Кончик его шпаги брезгливо дотронулся до перевязи Роктора. Королева с ужасом подняла глаза на мужа, но не сказала ни слова.

— Нет! — раздался полный такой боли и ярости крик, что даже король вздрогнул и обернулся.

Барклай стоял позади него, и верхняя губа его по-собачьи подергивалась, оскаливая белые клыки, а карие глаза горели ненавистью.

— Позволь… мне… — прорычал он, и было видно, что человеческие слова впервые с тех пор, как он узнал их, даются ему с трудом. Сейчас он мог броситься на Роктора, чтобы зубами разорвать его на куски, если бы не напоминал себе ежесекундно, что стал человеком.

И король понял это. Он молча отступил и отдал свою шпагу Барклаю. Королевскую шпагу — кому?!

Осознав это, Роктор побледнел. Внезапное бешенство, вызванное близостью заманчивой цели, уже покинуло его, и он начал рассуждать расчетливо, как и всегда. Сейчас он не мог надеяться на прощение короля — слишком свежа еще рана, нанесенная самолюбию брата. Но одно дело быть в опале или в тюрьме по его указу, и совсем другое — драться с ним на дуэли! Роктор был уверен, что поединок будет продолжаться до первой крови. Естественно, это была бы его кровь, и если будет нужно, он поддастся королю с целью заиметь рану как можно более устрашающую внешне и безопасную для жизни. Король милостив и справедлив, он не станет добивать раненого, ограничившись опалой или заключением. Однако, раз драться будет королевский щенок, он, Роктор, останется честен. Убив Барклая в честном поединке — а то, что его придется убить, становилось ясно, стоило только взглянуть на это искаженное звериным оскалом лицо — он исчезнет на несколько лет, канет в небытие, в крепость ли, под арест — не имеет значения. В конце концов, женское сердце — не камень. Несколько слезных раскаяний принцессе, несколько умело составленных писем королеве… Он молод, умен… Он найдет способ вернуться! И отомстить.

Роктор выхватил шпагу, скинул камзол, оставшись в одной рубашке, и изящно отсалютовал королю. Мысль оказать вежливость противнику даже не пришла ему в голову.

Барклай, впервые держащий настоящий клинок, попытался взять себя в руки. Ощущение от смертоносной стали было совсем другим, нежели от теплого и легкого дерева. Король, заметив его колебания, уже пожалел о своем решении, как вдруг Барклай глянул на него и точно повторил движение Роктора. Отсалютовав хозяину он, мгновение подумав, приветствовал и противника взмахом поднятой шпаги. Тот только презрительно улыбнулся и… сделал неожиданный выпад. Левое плечо Барклая окрасилось кровью, но он отскочил в сторону и принял стойку — так, как его учили.

Лязгнула сталь. Засверкали клинки. Береника подняла голову.

Роктор, искусный дуэлянт, часто задевал противника, но не торопился убивать. Ему казалось, он может сделать это в любой момент. Однако время шло, а тот — то тут, то там окрашенный в красное — не уставал и не открывался для решающего удара, неутомимо выделывая такие прыжки и кульбиты, какие и не снились опытному фехтовальщику.

Барклай не торопился нападать. Царапины, полученные в поединке, не тревожили его, ведь он на своем опыте знал поговорку о собаке, на которой все заживает. Он внимательно следил за Роктором, ища слабые места в его обороне, а тот, обрадованный отсутствием сопротивления, развивал молниеносные атаки одну за другой, теряя силы. Но Барклай пока только отбивал удары или ловко уклонялся от них — больше шпага Роктора не коснулась его ни разу. Когда противник снизил темп, чтобы передохнуть, Барклай неожиданно бросился вперед и впервые ранил его. Белая ткань изящной рубашки сейчас же потемнела и взмокла кровью. Еще несколько чувствительных уколов привели Роктора в бешенство. Лицо же его противника, чем дальше, тем более становилось спокойным: морда собаки больше не проглядывала сквозь него, но и король и Роктор, искушенные в дуэлях, видели в нем нечто гораздо более страшное — невозмутимую маску смерти.