Песчаное небо
Шрифт:
Мы все ошарашенно переваривали информацию, а особенно я. То есть, с Фарчем на Каохе соседствуют какие-то кровники, и это их маяк болтается в пространстве? Они все умерли? Или, что вероятней, именно их надо спасать? Кровников? И как это теперь разрулить? Сигнал маяка был мною зарегистрирован и ушел в центр — ничего не попишешь: устав. А зарегистрировать маяк, но на поиски не отправиться, либо наоборот: слетать, а там ненароком добить бедолаг-кровников — так это вообще ни в какие дюзы не лезет. Да еще нам всем — остальному экипажу — в эти каохские разборки вмешиваться нельзя ни под каким видом… Постепенно все взгляды сфокусировались на мне, и от взглядов этих по позвоночнику пополз озноб. Выходило так, что вся проблема в том, кто этот маяк обнаружил…
— Ждем капитана, — просипел Грезот, не сводя с меня злобного взгляда. — Навигатор, занять свое рабочее место и проложить курс до обнаруженной планеты…
Под остальными подразумевались пилот и врач. Плух, вместо того чтобы занять центральный пульт, снова скрылся в своей каюте — будучи пилотом, минут сорок еще может бездельничать. Севи бесстрастно продефилировала в свою, по совместительству являющуюся стационарным медблоком. Бoльшую часть там занимал регенерирующий комплекс, и наша врач к нему давно привыкла.
Через полчаса явился Фарч, и, хищно раздувая ноздри, выслушал сначала мой доклад, а затем — старпомовский. Под конец он заперся с пилотом, и через какое-то время оттуда послышался разговор по-свойски: посредством дикого первобытного рева, хоть и на неведомом мне языке. Лаугхский язык и языком-то назвать нельзя — он состоит из рыков, воплей, восклицаний и междометий — впрочем, перевода никому и не требовалось. Мы, не замечая громоподобных раскатов, делали каждый свое дело. Через какое-то время рев усилился в разы: дверь отъехала. В проеме показался разъяренный капитан, он направился к центральному пульту, волоча за шкирку бедолагу Плуха, который, видимо, осмелился проигнорировать приказ. Швырнув пилота на его кресло, Фарч обвел бешеным взглядом чрезвычайно занятый чем бы то ни было экипаж, и снова рявкнул что-то пилоту, непререкаемо ткнув в пульт.
— Капитан? — проникновенно произнесла Цейса, оторвавшись от тестирования электронных систем. Фарч уставился на нее, как на своего нового кровника. — Вы прекратили жизнедеятельность херха?
Она достигла своего. Клубящееся в глазах капитана Пекло стало утихать.
— Прекратили, — буркнул он, тяжело дыша. — Мы его… умертвили. Тест закончен? Старт, начать отсчет.
2. Полет
«…Глаза в глаза. Расчет, предвидение поединка — сказки для детей, это не помогает. Интуиция слаба, мозг еще слабее. Доверься инстинктам. Нужно бить так, чтоб твой противник не успел среагировать»… Отцовских советов Фарч тогда еще не понимал, и не столько слушал, сколько просто смотрел на говорящего. Движение отцовских губ привлекало его гораздо больше, чем неведомый смысл сказанного. Обучение воинской науке, вопреки традиции, началось с младых ногтей — но причину этого он поймет позже, а пока ему, едва научившемуся передвигаться по айваху как следует, подарили первый хлыст…
Капитан готовится к атаке. Уродливая морда Абвира — сплюснутая, клыкастая — мало чем отличается от посмертной маски, в плане выразительности. Ну, разве что, полным осознанием собственного превосходства. И еще в этих глазах лаугху чудится самое страшное — скука. Мол, из Фарча такой боец, что он даже не в силах заинтересовать противника. Значит, нужно сделать так, чтоб он своей апатией подавился — боец хоть и коренаст, но гораздо ниже капитана. Фарч прыгает, целя в манящее горло.
…Дед, умирающий на руках у зеленого шестилетки. Хамоэ не пользуются кнутами, они слишком тщедушны для этого — подлость херхов пропитала их кровь, а жара иссушила врожденную лаугхскую отвагу. Предпочитают бить издалека, отравленными иглами тайха — через травяные трубки. Оружие трусов. Да какое там оружие — все равно, что палкой швырнуть…
Кувыркнувшись в воздухе, капитан отлетает к стене. Трет саднящую скулу, трясет головой. Он желает убить соперника, а тот лишь вполсилы отмахивается — стыд жжет сильнее, нежели сочная оплеуха. Встать. Глаза в глаза. Безучастность врага доводит до бешенства — беситься не надо, он лаугх. Эмоции оставим другим расам — лаугхи, если собираются убить, делают это бесстрастно, как те же кверки. Прыжок.
…В первый же день тренировок он попробовал ударить Абвира кнутом и тут же получил полноценный нокаут — минут пять провалялся в отключке. Кверк даже соизволил извиниться: не увидел удара, рефлексы-то не обманешь — ударил в полную силу, едва не сломав ученику руку. «Убрали бы вы свой кнут, капитан — а то не дожить вам до вожделенной встречи…» — при этом он так сверкнул своими нешуточными клыками, что Фарч кнут убрал. С кнутом ему тренироваться не нужно, да и у настоящего врага кнута не будет — Хамоэ горазды только плевать из укрытия, но плевки эти смертоносны…
Снова краткий полет: при приземлении он неслабо врезается плечом в переборку, рука враз немеет. Морщась, он растирает плечо, пробует подвигать рукой. Глухо…
— Заканчиваем на сегодня… — произносит Абвир, но по интонации не понять: вопрос это или утверждение, — что-то вы неважно выглядите, капитан.
Ни насмешки, ни сочувствия, ни участия. Констатация факта. Кверки — превосходные бойцы, но бестолковые учителя. Механические куклы, тренажеры. Капитан кивает, и ковыляет к Севи. У той уже готовы примочки, рентген, регенерационные процедуры и самые искренние проявления заботы, на которые только способны кверки.
…Он, двенадцатилетний, держал кнут в вытянутой руке. На другом конце — Хамоэ, выронивший свою разрубленную трубку и лишь пучивший глаза, полные мольбы. Рукоять кнута, глубоко врезавшегося в грубую шкуру шеи врага, подрагивала в руке Фарча. Молодому лаугху очень хотелось, чтоб этот Хамоэ вспомнил всех тех, кого отправил к влажным берегам своими ядовитыми плевками… Если резко дернуть рукой, шея Хамоэ лопнула бы, как перезревший хамм — но Фарч сладостно растягивал мгновения расплаты, до последней секунды вглядываясь в стекленеющие глаза своей первой жертвы…
Спать. Одна повязка обмотана вокруг головы, другая — туго притягивает руку к телу: какое-то треклятое смещение или что-то похожее. До утра заживет, утром регенерация — и он снова как новенький. Возможно, завтра ограничимся тренажером — а, впрочем, посмотрим.
Фарчу снится родной айвах. И его молодые побеги, первые после затяжного Сезона смерти. Прошел слух, что Хамоэ растят корабль. Нужно вырастить свой — кверки помогут… Хотя, в Пекло врагов: главное — их айвах снова расцвел, впервые за бесконечно-долгие годы засух. Айхи по ночам снова стали устраивать свои чумовые пляски, а значит — жизнь налаживается.
* * *
Я смотрел на ряды бегущих цифр и символов — вахта подходила к концу. В голове бродили совершенно посторонние мысли — обычное дело при дальних перелетах. Прежде всего, о лаугхах, раз уж мы недавно покинули их гостеприимный Каох.
Жаль, чужие до сих пор не придумали столь многообещающе предсказанные прыжки через пространство. Зато крейсерская скорость у их кораблей доходила до несусветных величин. Земные ученые когда-то хватались за голову, возмущались и отрицали факты — это казалось немыслимым, невозможным, но инорасцы свои технологии никому разъяснять не собирались. Позже нашим светилам науки пришлось принять и эти, и прочие, не менее удивительные чудеса: полуживые корабли (в биологическом смысле), компенсаторы инерции, генетику растений, генераторы искусственной гравитации — и прочая и прочая. Именно технари — уларки, дессмийцы — лет триста назад изобрели субсветовые двигатели нового поколения, кверки научились ставить их на свои полубиологические корабли, — а уже лаугхи принялись растить корабли на заказ, бестрепетно вживляя технологии чужих в родные айвахи. Что-то, видимо, в них тогда надломилось, если они позволили себе подвергать мутации родные дерева — те, которые каждый лаугх готов был питать собственной кровью. Растить ракету сотни лет молодым да ретивым быстро показалось блажью, когда древо — с попутно вживленной в него инорасовской мощью — могло вырасти за несколько лет. И зачем? Да, дальний космос приблизился к каохцам на расстояние вытянутой руки, но сидели бы и дальше на своих айвахах, честное слово! Какой им космос, первобытным племенам с лесными духами… Так нет, в родных деревах, с вездесущими Айхами — но к звездам! Кверкам они за это заплатили неимоверную цену — айвахи стали не только средством передвижения, но и товаром, сырьем. Треть планеты, покрытая доселе молодой зеленой порослью, облысела, остатки лесов жались к полюсам. Вырубка гигантских массивов закончилась для Каоха экологической катастрофой, пресловутым потеплением — но из-за средней температуры планеты не лед начал таять, а испаряться вода. Их скудные океаны стремительно мелели, айвахи сохли без воды, задыхались от палящего зноя. Лесные Айхи, надо полагать, прокляли все племена поголовно на сто поколений вперед. Нникакого просвета не было, жители ожесточались, экосфера разрушалась. Мрачная ситуация поставила каохцев на грань полномасштабной войны: одни ратовали за полеты, вторые видеть не могли ни кораблей, ни кверкских смотрящих — чужих во всех смыслах, оккупантов. Впрочем, все недовольство и воинственность у жителей быстро сошли на нет, когда те же корабли мало-помалу начали доставлять на Каох воду. Много воды. Ледяных астероидов, как известно, в космосе хватает. И к нам в Солнечную систему прилетели именно лаугхи, испугав землян до кондрашки: о, ужас! Это так выглядят цивилизованные инопланетяне?!