Пещера Лейхтвейса. Том первый
Шрифт:
— Я буду любить тебя больше, чем жизнь, и останусь верен тебе до гроба, — клялся Лейхтвейс.
— Клянусь и я тебе именем моей покойной матери, — в глубоком волнении произнесла Лора, — что разлучит меня с тобой лишь одна смерть. Ты и я — мы теперь вне закона и общества. Ты беглец, а я твоя жена. Если тебе не удастся иначе добывать пропитание, как только оставаясь разбойником и грабителем, то я буду женой разбойника, — и хочу быть презираема вместе с тобою.
— Да благословит тебя Господь за эти слова, моя Лора. Я опасаюсь, что другого исхода не окажется, как только вступить в борьбу с обществом, так несправедливо осудившим и оттолкнувшим меня.
Он хотел поцеловать ей руку, но она подставила ему свои губы.
— Еще не все потеряно, — сказала Лора. — Я взяла с собой все свои драгоценности, сегодня или завтра ты должен отправиться во Франкфурт и продать их там. На вырученные деньги мы уедем в Америку и будем там искать работу.
— Это в тысячу раз лучше! — воскликнул Лейхтвейс. — О, да ты у меня умная женщина… Сверкайте, молнии! Греми, гром! Несись, утлый челн! Я уверен теперь в себе, и никакие силы земные и небесные меня не одолеют, так как моя Лора со мной!
— Со мной! — повторило прибрежное эхо.
Вдруг Лора испуганно вскрикнула.
— Вон там! — вся дрожа, указывала она. — Взгляни туда, Гейнц. Бог разгневался на нас за твои дерзкие слова и показывает нам страшное зрелище. Там по волнам несется чей-то труп, и мне кажется, будто это я сама в своем подвенечном наряде…
Она в ужасе обняла своего спутника и прижала голову к его груди. У Лейхтвейса тоже холодная дрожь пробежала по телу.
Разъяренные волны реки действительно несли мимо лодки какую-то белую женскую фигуру. Она то скрывалась в глубине волн, то снова показывалась на их белых, пенистых гребнях.
При свете молнии Лейхтвейс увидел, что всякая помощь излишня: несчастная была мертва. С глухим стоном он закрыл лицо рукой, прижимая Лору ближе к себе. Неужели он бредил и видел наяву нечто такое, чего не могло быть на самом деле?
Утопленница, несшаяся по реке, раскинув руки, с широко раскрытыми глазами, в которых застыл предсмертный ужас, была одета в богатый подвенечный наряд. Волны густых золотистых кудрей украшали ее голову. Обликом она удивительно походила на его дорогую возлюбленную.
Дрожавшая от страха Лора лишь спустя несколько времени решилась поднять голову. Ужасное видение успело к этой минуте исчезнуть.
— Слава Богу, — произнесла она, — это был лишь призрак. Не правда ли, Гейнц, Бог не накажет нас за то, что мы хотим сойтись с тобой и жить вместе без благословения церкви?
— Бог всегда хочет, чтобы любящие принадлежали друг другу, — ответил Лейхтвейс. — Я отведу тебя в скалистую пещеру, которая послужит нам и церковью и брачной комнатой.
Лора вынула из кармана маленькую, изящную кожаную сумочку и осторожно открыла ее. Лейхтвейс был ослеплен блеском бриллиантов и других драгоценных камней.
— Возьми это, дорогой мой, — покорно сказала Лора. — Пусть это будет пока моим приданым. А из Америки мы примем меры к получению всего моего состояния. Сохрани эти бриллианты, они помогут нам осуществить наши надежды.
Лейхтвейс спрятал сумочку в карман. Он хотел сказать Лоре, что ему не нужно никаких сокровищ, кроме ее любви, но не успел произнести этих слов.
Страшным порывом ветра лодка вдруг была брошена на крутой скалистый берег. Раздался глухой треск, и в ту же секунду лодка исчезла. Лишь обломки ее понеслись вниз по волнам.
Лейхтвейс и Лора очутились в воде. В отчаянии Лора протянула руки к Лейхтвейсу. Она еще держалась на поверхности, но, хотя и умела хорошо плавать, не могла устоять против напора волн.
Лейхтвейс, к счастью, был уже возле нее. Сильными руками схватил он ее и быстро поплыл к берегу. Пучина грозила схватить их и увлечь за собою в бездну, но он был силен и ловок и преодолел напор бури и волн.
Вскоре он ощутил почву под ногами и вместе с Лорой выскочил на берег. Но тут он в ужасе увидел, что спасенная им с таким самоотвержением Лора неподвижна и бледна. Голова ее и руки беспомощно повисли, как у мертвой.
— Лора! — воскликнул он. — Дорогая моя, ненаглядная Лора! Ты не слышишь меня? Открой глаза, чтобы я видел, что ты еще жива и что я не лишился тебя.
Но она не подавала признаков жизни и без движения лежала на руках своего возлюбленного.
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Лейхтвейс побежал со своей ношей вперед. Потоки дождя били прямо в лицо, и платье Лоры развевалось по ветру.
И это была их брачная ночь? Лейхтвейс с Лорой не так мечтали о ней. Лейхтвейс понял, что при таких обстоятельствах ему не добраться до скалистой пещеры и что придется обратиться к помощи посторонних, чтобы привести Лору в чувство, отогрев ее у теплой печи.
Вдали он увидел мерцающий огонек.
Он направился прямо туда и, пройдя минут десять, очутился перед какой-то старой полуразвалившейся хижиной.
— Что это? — прошептал Лейхтвейс, взглянув на запертую калитку. — Нет, я не ошибаюсь… Это дом палача. Что ж, тем лучше, — прибавил он после некоторого раздумья. — Здесь нечего опасаться предательства.
Он постучал кулаком в дверь. В ответ раздался лай собак.
Какой-то резкий женский голос прикрикнул на собак, а затем гневно произнес:
— Эй, Рохус! Животное! Где ты? Неужели ты всю свою жизнь будешь спать? Посмотри, кто-то стучит в дверь.
В ответ послышалось глухое ворчание, раздались тяжелые шаги, потом к дверям приблизились, и наконец та открылась.
Перед Лейхтвейсом предстала какая-то странная фигура с фонарем в поднятой руке. Это был приземистый и широкоплечий человек, но такой отвратительной и безобразной наружности, что Лейхтвейс в испуге отскочил назад, хотя не раз видел его уже раньше.
На короткой бычьей шее сидела безобразно большая голова с шапкой спутанных белесовато-рыжих волос, свисавших на глаза, совсем лишенных ресниц. Вследствие этого они были неимоверно выпучены и совершенно без блеска, как у хищных рыб. На щеках у этого чудовища росли волосы, скорее похожие на шерсть, чем на человеческую бороду. Нос представлял из себя какую-то бесформенную массу. Толстые губы, похожие на налившиеся кровью пиявки, тянулись от одного уха к другому, прикрывая два ряда прямых зубов, напоминавших клыки бульдога.